Счетчики






Яндекс.Метрика

Глава 67

Последней пьесой до отъезда домой была удивительная морская история, начавшаяся, как и «Перикл», в 1609 году, когда экспедиция отправилась в Америку помочь нашей колонии под названием Виргиния. Там, в Джеймстауне, каждую зиму вымирала половина поселенцев. Второго июня из Плимута вышла небольшая флотилия парусных кораблей. Все они за исключением флагмана «Морское похождение» успешно добрались до Джеймстауна. Флагман со всей своей командой считался сгинувшим в белой утробе моря во время бури, которая рассеяла флотилию.

Ровно десять месяцев спустя в Джеймстауне пришвартовалось два маленьких суденышка. На их борту был полный экипаж «Морского похождения» — все до единого, ни одного раненого или пропавшего без вести. Случай небывалый. Сев на мель у бермудского Острова дьявола, они опасались быть съеденными обитавшими там племенами ну или, по крайней мере, столкнуться с такими же ужасами, как те, которые пережил во время своих путешествий Отелло. Вопреки ожиданиям, остров оказался безмятежной гаванью, где они нашли приют и наслаждались красотами природы. На протяжении многих месяцев им удавалось выжить, питаясь мясом диких кабанов, дичью и рыбой, ягодами и корнеплодами. Они жили в страхе, уверенные, что остров населен призраками, так много там было странных звуков — вероятно, обитающих там демонов и духов. Построив два суденышка, они добрались с Бермуд в Джеймстаун.

Моряки поведали о морском огне на вантах, который перебрасывался с паруса на парус и перебегал по снастям. Так родился мой Ариэль: напав на судно, я то на носу, то на корме, на палубе, в каютах смятенье зажигал, то, разделяясь, я жег в местах различных, и на марсе, на реях, на бугсприте пламя сеял и сталкивал. Морской огонь оказался огнями святого Эльма1, но духи ведь зрелищней, и кто мог утверждать, что они не существуют? Страх перед людоедами, питающимися человеческой плотью, породил Калибана, имя которого напоминало по звучанию «каннибал». Я прочитал в какой-то книжонке описание чудесного происшествия в открытом море: когда на команду корабля напал непреодолимый сон, разразилась страшная буря, но ни один из моряков не пострадал.

И в моей «Буре» шторм тоже оказался не таким разрушительным, как опасались перепуганные моряки, потому что он был вызван искусством — или наукой — герцога Просперо, который подчинил себе аборигенов одного из островов в новом мире и водрузил на острове свой флаг. Калибан и Ариэль были двумя полюсами непорочного, первозданного мира, и пьеса ставила вопрос: а были ли они лучше образованных людей?

И снова закружился водоворот: бури, кораблекрушения, потери, оставленные дети, близкие, считающиеся умершими, взрослые не в ладах друг с другом, юные целомудренные возлюбленные, преодолевающие трудности, песни, божества, сверхъестественные силы, двойственность в людях, дуализм эпохи, но все заканчивается воссоединением, примирением и сказочным финалом — несмотря на зловещий подтекст, который сбивает с толку и заставляет призадуматься. Дикая смесь, не правда ли? Я смог преодолеть усталость «Цимбелина» и чувствовал, что могу завершить карьеру на высокой ноте классически сжатой пьесой.

Калибан сильно отличался от Шейлока, а от лесных фей — и подавно. Его согнали с его мест, он порабощен, и его горячая кровь может ввести вас в заблуждение, заставить думать, что он чист, невинен и даже благороден. Но тот факт, что его лишили собственности, что его притесняют, не меняет его натуры — звериной, безобразной, примитивной, грубой и бесстыдной. Он не невинный неиспорченный ребенок, который питается ягодами и любит музыку. Он дикарь, который пытается изнасиловать вашу дочь. Пока не появился Просперо, Калибан не сильно-то облагородил свой остров, и не нужно быть провидцем, чтобы представить себе, что произойдет, когда колонисты уйдут и туземцы начнут сами управлять островом.

Но и Просперо отнюдь не образцовый правитель — и на острове, и у себя в Милане, и он становится интересным, только когда снимает обязанности строгого правителя и постигает азы человечности, кротости и сострадания, начинает задумываться о том, о чем я думаю сейчас, — о смерти, и любому властителю нужно начинать с этого.

«Буря» — о власти, естественной и сверхъестественной, мирской и божественной, о владении собой. Просперо учится быть лучшим повелителем — во всех смыслах этого слова. «Буря» — об искуплении, возрождении, о существовании сразу нескольких правд, о необходимости веры — но не в форме догмы, а веры в природные силы, без которой даже комедия жизни уже больше невыносима. Зовите ее молитвой, если вам так угодно, как это делает Просперо: И верно б гибель мне грозила, когда бы не молитвы сила. Но имеется в виду не англиканская молитва. Моя последняя пьеса ясно свидетельствует, как мало осталось во мне официальной религиозности: я понимал, что формальная вера — сказка. Все мы острова в океане, и ни один остров не околдовывает больше, чем остров театра.

И театральный остров никогда не выглядит пустыннее и печальнее, чем когда публика расходится, а у драматурга больше нет новых сценариев. Пора вернуться домой, отречься от чар магии, которые на двадцать лет превратили его в театральное божество, переодеться в затрапезную одежду заурядности и готовиться к смерти. Именно это я и прошу вас сделать — взглянуть на уязвимость, непрочность и непостоянство жизни. «Буря» — жесткая пьеса — о неясном, преходящем и бесконечно трогательном.

И об истинном, Фрэнсис. Об истинном.

Забава наша кончена.

Актеры, как тебе сказал я, были духи и в воздухе растаяли, как пар. Вот так, как эти легкие виденья, так точно пышные дворцы и башни, увенчанные тучами, и храмы, и самый шар земной когда-нибудь исчезнут и, как облачко, растают. Мы сами созданы из сновидений, и эту нашу маленькую жизнь сон окружает.

Окружает, но не заканчивает, хотя можно рассматривать нашу жизнь как краткое пробуждение от окружающего нас забытья.

— Ну ты загнул!

Прости, дружище, что принимаю твое долготерпение как должное. Мой рассказ близится к концу. В финальной речи Просперо обещает поломать свой жезл и утопить магическую книгу, волшебник отрекается от своего удивительного чародейства и дара провидения и возвращается домой. Тому, кто так долго жил в мире фантазии, придется примириться с заурядностью, в которой он начал жизнь и о которой никогда не забывал. Что может быть печальнее того, во что я превратился, — актера без роли, волшебника без волшебной палочки? «Буря» была моим прощанием с искусством. Закончив ее, я купил недвижимость в Лондоне и распрощался с поэзией. Тогда я думал, что уже больше не напишу никаких других строк, и, как любая настоящая поэзия, они шли от сердца, а не от сухого интеллекта, который заставляет сочинителя тщетно марать бумагу. Я исписался, отгорел, но устроил финальный фейерверк былого колдовства.

Король смотрел «Бурю» в банкетном зале Уайтхолла. Дело происходило в ночь Всех Святых в начале празднеств 1611 года.

— Ну конечно же, празднества!

К тому времени я уже уехал к эйвонским лебедям и явился на показ своей лебединой песни из Стрэтфорда. А теперь я думаю о смерти, и мой терпеливый адвокат приехал из Уорика составить завещание — до того, как я засну навеки.

Примечания

1. Разряды, возникающие на острых концах высоких предметов при большой напряженности электрического поля в атмосфере.