Счетчики






Яндекс.Метрика

Глава 65

В тот год мороз был не единственным врагом наших заработков. Кроме него нас пробрала еще и театральная стужа, которая сковала тип пьесы, который принес мне славу. Она из года в год все усиливала свою ледяную хватку. Сцена сильно потускнела со времен зенита «Фауста» и «Генриха VI». Время славы и величия прошло, и драма уже больше не открывала окно во вселенную. Вместо этого она захлопнула все ставни и заставляла нас смотреть внутрь ограниченного мира, социально узкого, как в пьесах Бена Джонсона, или духовно тесного, как у Вебстера. На сцене уже больше не было ни Бога, ни Дьявола, ни их героических противоположностей, было лишь собрание отвратительных, ограниченных и незначительных человеческих существ, жучков с мозгами, но без души.

Возьмите, например, Бомонта и Флетчера. Они были насекомыми, роящимися на поверхности театрального потока. Они писали пьесы вместе и по отдельности для детских трупп, а теперь и для нас и предлагали обывателю мечтательный бред, которого тот хотел, плели всякую небывальщину, которой был обеспечен успех. Легковесная писанина всегда пользуется большой популярностью у праздной и невежественной публики.

Эти двое поселились на холостяцкой квартире в Бэнксайде, и все у них было общее: и дом, и плащи, и даже подружка, от которой они были без ума и делили постель на троих. В 1613 году Бомонт женился и вскоре умер. Они, бывало, выпивали в «Русалке» с Беном Джонсоном и Джоном Донном, и Бен потом говорил, что Бомонт так привык делить все пополам со своим товарищем, они так славно друг другу подходили, что семейная жизнь его убила. В то время им было всего лишь по тридцать два года. Но довольно о них. Шутя и играючи, они сделались звездами, но успех положил конец их дружбе. Флетчер продолжал сочинять и, когда я уже удалился от дел, писал вместе со мной «Генриха VIII» и «Карденио». Позднее я приложил свою усталую руку к «Двум благородным родичам», большую часть которой сочинил Флетчер. Его рука неожиданно обнаружилась во многих пьесах. И он продолжал писать свои собственные, хотя лучше всего ему сочинялось в союзе с Бомонтом.

Союзы часто бывают плодотворными. Пока Бомонт и Флетчер были заняты драматическим сотрудничеством и делили одну красотку на двоих, моя дочь Сюзанна принимала ухаживания доктора, который как-то пришел к нам по вызову и продолжал ходить, пока не снискал ее расположения.

Доктор Джон Холл — чудесный человек и большой оригинал.

— Весьма образованный человек.

Да, у него степень бакалавра и магистра кембриджского колледжа Квинс, но диплом врача он так и не получил. В Швейцарии он изучал медицину по принципам главного авторитета — Парацельса1, который когда-то изучал сифилис, — неплохо иметь в семье такого человека! Холл — ревностный протестант с уклоном в пуританизм, но это не имеет значения. Как и то, что он всего лишь на одиннадцать лет младше меня и на восемь лет старше моей дочери — у них такая же разница, как между мной и моей женой. Я благословил их на брак, и Сюзанна не пожалела о том, что вышла за него замуж. У них прекрасный дом неподалеку и земля в Эвишеме, где Холл выращивает лекарственные травы и лечит пациентов растительными снадобьями, которые сильно отличаются от подозрительного дерьма чудаковатого Саймона Формана и ему подобных.

Дерьма в буквальном смысле этого слова, Фрэнсис. К больному колену они рекомендовали приложить горячую коровью лепешку, при облысении использовали щелочную золу, полученную от сжигания собачьего дерьма, или пепел сожженных маленьких зеленых лягушек. А чтобы вылечить зубную боль, советовали приложить к зубу несколько сороконожек, найденных под старыми камнями или гниющим деревом, но каждое насекомое необходимо предварительно проткнуть ножом.

— Я вижу, тебе нравится вся эта лекарская болтовня — недуги и их лечение, больная человеческая плоть!

Разговоры с Джоном были возвращением в уорикширскую безгрешность, сильно отличавшуюся от Лондона. Джон мне сразу понравился, как только я услышал, к а к он говорит, — казалось, он излечивает самими словами: варенье из лепестков красных роз, фиалочный сироп, вяленный на солнце изюм без косточек, леденцы, курение ладана, можжевельник, стиракс, выжимка мать-и-мачехи, земляной плющ, вероника, васильки и скабица, зверобой, наричник, архантум, касатик флорентийский, лесной дягиль, анютины глазки, лекарственная мыльнянка, буковица. Для малокровных девиц он готовит эликсир из розмарина, огуречника, дымянки, горного чабера — проваривает на медленном огне в белом вине, процеживает и смешивает с гвоздикой, толченой корицей, мускатным орехом, изюмом, инжиром, шафраном и белым сахаром, все снова разогревает, помешивая и сгущая — приятное и дорогостоящее средство от болезни, которое иногда помогает, а иногда и нет. Если больному оно не по карману, Джон лечит даром. Одна горячечная девушка с Бридж-стрит изнурительно кашляла, и он восстановил ее силы телятиной и птицей, салатом, лягушками, улитками и речными раками, смешанными с грудным молоком. Когда Сюзанна закончила кормить Элизабет, она сцедила для нее немного своего молока. Он продлил девушке жизнь на год. Врач — не Господь Бог, и в непредсказуемом мире и один год — длинный срок.

Некоторые молодые стрэтфордцы приходят к нему при половой слабости. Я спросил его: «Неужто и молодежь теперь этим страдает?»

Он нахмурился, посчитав вопрос слишком фривольным для такого недужного старика, как я, состарившегося раньше срока и больного сами знаете чем. У меня с этим никогда трудностей не возникало. Я переспросил его, и он угрюмо взглянул на меня с еще большим неодобрением. Наш семейный доктор — человек чопорный, но он поделился со мной составом своего снадобья: циветта, картофельный корень и синеголовник из Колчестера — его длинные, как кочерга, фаллические корни надо проварить, нарезать и сварить с сахаром. Как видишь, жизнь меня все еще интересует, хотя моя собственная меня покидает, и с каждым днем все быстрее. Это единственное, от чего не может вылечить даже хороший врач, которому пришлось повидать много болезней в здешней местности — от кори до меланхолии, целый ряд недомоганий: колики, рак, черный стул, плеврит, воспаление легких, французскую болезнь. Он вылечил нашу горничную от кишечных расстройств. Он лечит малышей, которые писаются в постель. Цингу он лечит цинготным пивом, сваренным из кресс-салата, вероники и ложечницы, и снадобьем из трав и корешков, вываренных в пиве с сахаром, корицей и можжевельником. Когда у Сюзанны случилась болезненная колика, он вылечил ее, закачав ей в кишки пинту горячего хереса, — это произвело сильный взрыв газов и немедленное освобождение от боли.

— А до этого ты никогда не слышал, как пускает газы твоя жена? — спросил я его.

Насупленные брови, поджатые губы, отрицательное покачивание головой.

— Здоровье дает нам Бог, Уилл. Если выход газа неизбежен, то это звук рая, а не ада.

— Мне это никогда не приходило в голову.

Джон — один из тех людей, которые истово молятся в церкви, отчитывают опоздавших или тех, кто задремал, или забыл снять шляпу, или позволил своим рукам забрести под юбку сидящей рядом соседки. Но вера не превратила его в фанатика. Он в равной степени помогает и лордам, и их слугам, католикам и протестантам, бедноте, цирюльникам, детям и даже животным. Чтобы повидать пациента, он готов проехать за день сорок миль верхом и из-за практики отказался от предложения быть избранным гражданином города. Зять, которым можно гордиться, которому нужно быть благодарным и за которого нужно благодарить Бога.

— Однако Господь не осчастливил такого достойного человека сыном, а его тестя — внуком. О чем это говорит?

Мне — о многом, Фрэнсис. И обо всем этом я уже написал — в своих пьесах.

Примечания

1. Имеется в виду принцип подобия.