Счетчики






Яндекс.Метрика

XI. Верные друзья королевы

Итак, отношения Гамлета и Горацио начинают напоминать борьбу, а не отношения принца и его слуги. Однако первая строка гамлетовского стихотворения, в которой принц называет Горацио Дамоном, вроде бы подтверждает их близость. Дамон и Пифиас — герои греческого мифа, воплощение настоящей дружбы. Но здесь Шекспир ссылается не только и не столько на миф-первоисточник. В Комментариях к «Гамлету» А. Смирнов замечает: «Мой милый Дамон... — вероятно, отрывок из несохранившейся баллады или пьесы». Эта пьеса сохранилась.

В 1571 году вышла из печати пьеса Ричарда Эдвардса «The excellent Comedie of two the moste faithfullest Freendes, Damon and Pithias» (Превосходная комедия о двух наиболее преданных друзьях Дамоне и Пифиасе). По некоторым сведениям, это была вторая редакция — первая, не дошедшая до нас, датируется 1568 г. В пьесе Эдвардса дружба Дамона и Пифиаса подверглась тяжелому испытанию. Король Дионисий приговаривает Дамона к смерти. Пытаясь спасти Дамона, Пифиас предлагает королю свою жизнь в обмен на жизнь друга. Король соглашается, Дамона отпускают, Пифиаса забирают. Однако Дамон возвращается и требует обратного обмена. После длительного торга — жизнь за жизнь — пораженный бескорыстием друзей, король принимает соломоново решение. Он не только отпускает обоих, но и просит принять его в их компанию третьим другом. Друзья соглашаются.

Мораль же сей басни, на которую указывает нам Шекспир, содержится в самом конце пьесы, в заключительной The last song (Последней песне). Она начинается словами:

THe strongest garde that Kynges can haue, Are constant friends...
(Лучшая защита, которую могут иметь короли, Это постоянные/верные друзья...)

Далее перечисляются все достоинства истинных друзей — они верны и в слове и в деле, говорят правду, помогут в нужде, — наконец, истинные друзья ради их Принца пойдут на смерть.

И самое главное:

The Lorde graunt her such frindes most noble Queene Elizabeth

(Бог наградит/одарит такими друзьями благороднейшую королеву Елизавету) — и следом — еще несколько панегирических строк о королеве, которая с такими друзьями сможет править долго и в полном здравии, желать все, что хочет, поскольку такие друзья эти желания выполнят.

Этой аллюзией Шекспир опосредованно вводит в свою пьесу имя королевы Елизаветы. И появление современного Шекспиру и его «Гамлету» исторического лица важнее, чем нам может показаться сейчас — запомним его на будущее.

Остается лишь заметить, что Гамлет назвал Горацио Дамоном, а в пьесе Эдвардса именно Дамон дает согласие на предложение короля дружить втроем.

Не только Горацио, но и Розенкранц с Гильденстерном уже не особенно церемонятся с принцем. Они возвращаются и довольно грубо сообщают Гамлету о том, что королю не по себе, а мать Гамлета требует его для разговора. Здесь (строки 2192—2204) в ответах Гамлета проскальзывают странные выражения: «as you say, my mother...my mother you say» (как вы говорите, моей матери... моей матери, вы сказали) или «O wonderful sonne that can so stonish a mother» (О превосходный сын, который может так удивить некую мать) или «We shall obey, were she ten times our mother» (Мы повинуемся так, словно она десять раз наша мать). Речь, как вы понимаете, идет о Гертрад, и такими словами вряд ли говорят о родной матери, — а последнее выражение, по-моему, вообще по-русски передается как «Мы повинуемся так, будто она нам родная». Для примера — сцена из «Ричарда II» (акт IV, сцена II), когда герцогиня просит своего мужа (дядю короля) не выдавать их сына, замешанного в заговоре. Вот как он реагирует:

Йорк.

...Да будь он двадцать раз
Мой сын, — его изобличить я должен.

Герцогиня.

...Теперь я вижу: ты подозреваешь,
Что ложе осквернила я твое
И он тебе не сын, но плод греха?

(пер. Мих. Донского)

Почему бы и нам не сделать аналогичное предположение относительно Гамлета и королевы? Тем более что поводов для этого набралось уже достаточно.

А вот важное свидетельство самого принца о настоящей причине его беспокойства. Оказывается, он и не скрывает своих устремлений.

2207 Ros. Good my Lord, what is your cause of distemper, you do sure-
(Добрый мой принц, какова причина вашей хандры, вы непременно)
2208—9 ly barre the doore vpon your owne liberty if you deny your griefes to
(закроете дверь вашей свободе, если вы откажетесь поведать ваши печали)
2209 your friend. (вашему другу.)
2210 Ham. Sir I lacke aduauncement.
(Сир, мне не хватает продвижения /повышения.)
2211—2 Ros. How can that be, when you haue the voyce of the King him-
(Как такое может быть, когда вы имеете голос самого короля)
2212 selfe for your succession in Denmarke.
(за вашу преемственность в Дании.)
2213—4 Ham. I sir, but while the grasse growes, the prouerbe is something musty,
(Да, сир, но пока трава растет, эта пословица слегка заплесневеет).

В этом опасном для принца контексте (разве можно намекать придворным, что ты хочешь до срока занять место короля?) следующая строка выглядит подозрительно двусмысленно:

Enter the Players with Recorders
(входят актеры с флейтами/судьями).

Что происходит на сцене — звучит музыка или готовится судебное заседание? Тем более что Гамлет продолжает:

2215—6 о the Recorders, let mee see one, to withdraw with you, why
(о, эти флейты/судьи, позвольте мне видеть одну/одного, удалиться с тобой, почему)
2217—8 doe you goe about to recouer the wind of mee, as if you would driue me into a toyle?
(ты двигаешься ко мне против ветра, словно ты загоняешь меня в западню?)

Если Гамлет просит видеть одну флейту, то к кому он обращается с просьбой удалиться? К Розенкранцу? Но зачем, взяв флейту, удаляться вместе с Розенкранцем? Не для того же, чтобы сыграть своему другу tete-a-tete... А быть может безумный принц разговаривает с выбранной им флейтой, предлагая ей удалиться вместе с ним, и обвиняя ее в злых умыслах? Нет, вряд ли вид актеров с музыкальными инструментами заставил Гамлета говорить о западне. К тому же через строчку, спрашивая Гильденстерна, умеет ли тот играть на этой дудке, Гамлет использует слово pipe, а не Recorder.

Не об одной мести Клавдию беспокоится Гамлет — он только что раскрыл нам самую суть драмы. Принц хочет стать королем, и как можно быстрее. Тем более что Гертрад — не его родная мать. Она та, кто причастна к лишению короны (и жизни?) его настоящей матери, Гекубы-Фортинбрасс. Но что-то не складывается у принца Гамлета путь наверх, к высотам своей старой фамилии. Вот и Розенкранц с Гильденстерном прямым текстом говорят своему принцу о том, что он рискует потерять свободу, если будет упорствовать. Недаром же на сцене появляются судьи.