Счетчики






Яндекс.Метрика

6. За что Мельпомена увенчала лаврами Горация?

Биография Горация

Биография Горация чрезвычайно скудна конкретными достоверными фактами. Знакомясь с его жизнеописаниями, читатель видит, что в значительной своей части биография поэта реконструирована историками, исходя из того содержания, которое имеется в стихах самого поэта.

Вполне возможно, что и даты жизни поэта (658 гг. до н. э.) являются результатом поздних вычислений тех, кто привязывал события его жизни к конкретным историческим данным.

Что же мы знаем о Квинте Горации Флакке, творчество которого принадлежит к вершинам мировой поэзии?

Мы знаем, что время его жизни совпадает с важнейшим переломом в истории Рима — падением республики и установлением империи. Мы знаем, что в молодости Гораций был республиканцем и сражался в войсках Брута, последнего поборника республики.

Родился Гораций, сообщают нам историки, в тихом южноитальянском городе Венузия в 65 г. до н. э. Подростком в шумном Риме, в школе строгого грамматика Орбилия, Гораций со сверстниками жадно ловил вести из-за моря, где в битвах решался исход борьбы между дерзко захватившим власть Гаем Юлием Цезарем и сенатским вождем Гнеем Помпеем. Юношей Гораций учился философии в Афинах, когда вдруг разнеслась весть о том, что Юлий Цезарь убит Брутом и его друзьями-республиканцами, что мстить за убитого поднялся его полководец Антоний и его приемный сын Цезарь Октавиан, что по Италии бушуют резня и конфискации, а Брут едет в Грецию собирать новое войско для борьбы за республику.

М. Гаспаров пишет: «Гораций был на распутье: социальное положение толкало его к цезарианцам, усвоенное в школе преклонение перед республикой — к Бруту. Он примкнул к Бруту, в 23 года получил пост войскового трибуна».

Безродный юноша, ступив на воинскую стезю в столь высоком звании, далее пережил катастрофу. В двухдневном бою при Филиппах в 42 г. до н. э. республиканцы были разгромлены. Брут бросился на меч. Гораций спасся бегством, и тайком, едва не погибнув при кораблекрушении, вернулся в Италию.

Отца его уже не было в живых, отцовская усадьба была конфискована. Гораций с трудом устроился на мелкую должность в казначействе и стал жить в кругу бездольных римских литераторов. Кругом бушевала гражданская война — на суше восстал город Перузия и был потоплен в крови, на море восстал Секст Помпей, сын Гнея.

Гораций в то время писал (седьмой эпод):

Куда, куда вы валите, преступные,
Мечи в безумье выхватив?
Неужто мало и полей, и волн морских
Залито кровью римскою?..

Гораций жил в Риме, но мечтал о Счастливых островах. В Риме же власть крепко держал Октавиан — после битвы при Филиппах он поделил власть с Антонием: Антоний отправился наводить порядок на Востоке, Октавиан — в Риме.

Через год после Филиппов Октавиан был ужасом всего Рима, а десять лет спустя казался уже его спасителем. Разделив конфискованные земли богачей между армейской беднотой, он сплотил вокруг себя среднее сословие. Организовал отпор пиратам Секста Помпея. Выступил против своего бывшего соправителя, который шел на Италию в союзе с египетской царицей Клеопатрой.

Победа над Антонием при Акции в 31 году до н. э — победа Запада над Востоком, порядка над хаосом, римской республики над восточным деспотизмом. Гораций прославил эту победу в эподе 9 и в оде 1,37.

За четыре года до этого, в 35 году, Гораций выпустил первую книгу сатир.

А через год после победы при Акции, в 30 году, Гораций выпустил вторую книгу сатир и книгу эподов.

К этому времени Гораций уже познакомился и подружился с Меценатом — советником Октавиана по дипломатическим и идеологическим вопросам, собравшим вокруг себя талантливых поэтов во главе с Вергилием и Варием.

Мы знаем, что Гораций, перейдя на сторону Октавиана Августа, получил в подарок от Мецената маленькое имение среди Апеннин. И с тех пор до конца дней прославлял мир и счастье римского государства под благодетельной властью Августа.

Когда в 29 году Октавиан с торжеством вернулся с Востока в Рим, Гораций встретил его одой — в ней он говорил, что бог благоденствия Меркурий воплотился в Октавиане.

В 28 году Октавиан принял почетное прозвище Август.

Умер Гораций, как и обещал, следом за Меценатом, в 8 г. до н. э.

Вот, собственно говоря, и все данные о жизни Квинта Горация Флакка.

Из биографии Горация следует, что во времена падения республики и появления империи римляне совершенно не знали высоко развитой греческой поэзии — и узнали ее только благодаря тому, что Гораций на своем примере показал все возможности латинского языка, мощный потенциал изобразительных средств, скрытый в латыни. Поэтому и удостоился от современников звания великого, гениального поэта.

Впрочем, как остроумно замечает М. Гаспаров, Горациевы «современники вовсе не заметили этого перехода от республики к империи... По-прежнему в Риме правил Сенат, по-прежнему каждый год избирались консулы, а в провинции посылались наместники; и если рядом с этими привычными республиканскими учреждениями теперь всюду замечалось присутствие человека по имени Цезарь Октавиан Август, то это не потому, что он занимал какой-то особый новый пост, — этого и не было, — а просто потому, 470 он лично, независимо от занимаемых им постов и должностей, пользовался всеобщим уважением и высоким авторитетом за свои заслуги перед отечеством».

В конце жизни Горация слава его гремела. Когда он приезжал из своего сабинского поместья в шумный немилый Рим, на улицах показывали пальцем на этого невысокого, толстенького, седого, подслеповатого и вспыльчивого человека. Но Гораций чувствовал себя одиноким — Вергилий (ум. 19 г. до н. э.) и Варий (еще раньше) были в могиле... Меценат, давно отстраненный Августом от дел, доживал в своих эсквилинских садах...

Меценат умер в сентябре 8 года до н. э. Видимо, у его одра в этот момент находился Август, потому что история запечатлела последние слова умирающего Мецената, обращенные к императору Рима:

«О Горации Флакке помни, как обо мне!»

Через два месяца умер и Гораций. Его похоронили на Эсквилине рядом с Меценатом.

Наследие Горация

М. Гаспаров, во вступительной статье к произведениям Горация, изданным в серии «Библиотека античной литературы», пишет:

«И все-таки Гораций был гениальным поэтом, и лучшие писатели Европы не ошибались, прославляя его в течение двух тысяч лет как величайшего лирика Европы. Однако "гениальный" — не значит простой и легкий для всех. Гениальность Горация в безошибочном, совершенном мастерстве, с которым он владеет сложнейшей изощреннейшей поэтической техникой античного искусства — такой сложной, такой изощренной, от которой современный читатель давно отвык».

Далее автор сообщает нам, что мастерство это выражалось не в искусной рифмовке — «...в нем нет рифмы (античность вообще не знала рифмы; она появилась в европейской поэзии лишь в средние века), — рифм нет ни в "Гамлете"...» Здесь мы прерываем цитату. Не случайно, считаем мы, как только речь заходит о Горации, неминуемо возникает разговор о «Гамлете», то есть о Шекспире (то есть об одной из его половин — о Филипе Сидни).

Мастерство Горация выражалось не только в уникальном чувстве слова и чувстве меры (гармонии), но и в широчайшем диапазоне метрических возможностей его стиха — современники так и называли его, «обильный размерами Гораций».

Перу Горация принадлежат четыре книги «Од», книга «Эподы», две книги «Сатир», две книги «Посланий», а также «Наука поэзии».

Оды (греч. — песни) написаны четверостишными строфами, эподы (греч. — припевки) — двустишными.

Первая книга од открывается «парадом» размеров — девять стихотворений написаны разным метром.

Третья книга од открывается шестью римскими одами — все они написаны единообразно — алкеевой строфой.

М. Гаспаров пишет:

«...не случайно Гораций, издавая отдельным сборником три первые книги од, объединил общим размером первую оду первой книги (посвящение Меценату) и последнюю оду последней книги (обращение к Музе — знаменитый "Памятник")».

То есть, говоря кратко, сборник Горация открывается и завершается строками одного размера. Случайно ли это? Гаспаров утверждает, что не случайно: ибо через десять лет, когда издавался сборник уже из четырех книг од, то тем же размером было написано стихотворение, помещенное в середине четвертой книги.

Не хочет ли нам сказать Гаспаров, что эти композиционные решения горациевских сборников имеют какую-то тайну? Что это — своеобразный язык тайнописи? Тогда интересно было бы узнать, а что же означает в устах маститого исследователя выражение «издавать сборник» — применительно к I веку до новой эры? Может быть, речь шла уже о типографских станках и тиражах изданий?

Шесть римских од, которыми открывается третья книга, показывают, что вопросы власти для Горация не безразличны — этот цикл заканчивается знаменитой фразой о вырождении римского народа. Вот ее дословный перевод: «Поколение отцов, хуже дедовского, породило порочнейших нас, породящих стократ негоднейшее потомство».

Из содержания од следует, что Гораций не только не был чужд политическим материям, находясь в уединенном имении Мецената, но и превосходно знал географию — его мышление связано с весьма и весьма отдаленными географическими понятиями. Он говорит о сардинских нивах и пергамских богатствах, об индийских драгоценностях и атлантических торговых путях... Он вновь и вновь облетает мыслью мир — в его воображении возникают Родос, Коринф, Эфес, Хиос, Лесбос, Самос... «Особенно часто он уносится воображением к самым дальним границам своего круга земель — к странам испанских кантабров, заморских бриттов, скифов на севере, парфян и индийцев на востоке. Именно этот мир в знаменитой оде о лебеде (II, 20) поэт гордо надеется заполнить своей бессмертной славой», — так пишет М. Гаспаров.

В лирике Горация особое значение имеют мифологические образы — они придают его поэзии перспективу во времени. Император Август одержал победу над врагами — и в оде Горация за этой победой тотчас же рисуется великая древняя победа римлян над карфагенянами, а за нею — еще более древняя победа богов над Гигантами.

При этом, пишет Гаспаров, Гораций избегает называть мифологических героев прямо: Агамемнон у него — «сын Атрея», Амфиарай — «аргосский пророк», Венера — «царица Книда и Пафоса».

ЗАПОМНИМ ЭТО: Гораций «избегает» прямо называть мифологических героев. Запомним и то, что царицей Пафоса является Венера. (А в честеровском сборнике, где на острове Пафос оказываются Голубь и Феникс, под царицей Пафоса подразумевается, вероятно, Елизавета Английская — в самом деле, не могла же она не знать о том, что в Англии есть затворники, спасенные Юпитером).

К числу технических достоинств, отмечаемых Гаспаровым, можно отнести не только избегание прямых называний, замена их околичностями, но и еще одно качество — «Гораций обладал парадоксальным искусством развивать одну тему, говоря, казалось бы, о другой», — пишет Гаспаров.

Примерам несть числа. Говоря о том, что его дело петь забавы, а не сражения, — Гораций создает оду к полководцу Агриппе. Прося у Аполлона блаженной бедности в тихом уголке Италии, Гораций фактически воспевает грандиозное богатство в мире. «Сквозь любую тему у Горация просвечивает противоположное, оттеняя и дополняя ее».

Так и хочется вновь вспомнить «Гамлета» — там подобное искусство продемонстрировано уже в вершинном своем проявлении.

Три книги «Од» были изданы в 23 году до н. э. (Горацию 42 года).

В 20 году он издал сборник «Посланий», решив на этом проститься с поэзией.

Но Октавиан с таким решением не согласился — он хотел, чтобы лучший поэт империи продолжал восхвалять его мудрость и власть. Октавиан предложил Горацию стать его личным секретарем — Гораций отказался. Он поручил Горацию написать гимн богам для величайшего праздника — юбилейных игр 17 года.

Все написанное поэтом в 17—13 годах, написано мастерски, но холодно — и гимн, и оды «по заказу»... Но даже покоряясь воле Августа, он говорит в своих произведениях не столько о политических достижениях, а о поэзии... Именно в эти годы и создается «Наука поэзии».

Сатиры и послания

Находясь в уединенном имении, Гораций окружен друзьями, подружками и собутыльниками. Он пишет о мирной жизни, о попойках (умеренных, без буйства), и о любовных забавах (безумства страсти ему чужды). В поэзии Горация не любовь владеет поэтом, человек властвует над любовью. Мировоззрение Горация не допускает алчности и агрессивности: он считает, что залог счастья — довольство скромным уделом, свобода от непомерных желаний и амбиций. Тот, кто обольщается мечтой о каком-то полном счастье, попадает в объятия вечной Заботы. Тщеславие и суета — не для него.

Один из горациевских дружков-собутыльников Лициний Мурена (свойственник Мецената), которого Гораций пытался склонить к умеренному образу жизни, однако оказался учеником неблагодарным. Спустя несколько лет он был казнен за участие в заговоре против Августа — так что в окружении сабинского отшельника, видимо, были не только поэты и милые подружки-любовницы.

По существу все сатиры и послания Горация — это беседы на философские темы. Однако поэт не отдает явного предпочтения ни одной из популярных в его время философских школ. Впрочем, в юные годы, как и следовало ожидать, в стихах его более эпикурейских мотивов, а в поздних — стоических. Он даже в одном из посланий иронически назвал себя «поросенком Эпикурова стада».

В обеих философских школах он берет наиболее близкое своему душевному складу: культ душевного покоя, равновесия, независимости.

Гораций, ценя и материальную независимость, и независимость духовную, всегда оставляет за собой свободу мнения. (Исходя из этого, можно предположить, что его статус был столь высок, что он мог позволить себе это — свободу мнения, независимость от господствующих авторитетов.)

Особое место в поэзии Горация занимает тема смерти. К ней он обращается даже тогда, когда ведет речь о земных радостях — нет-нет да набежит печальное облачко на чело поэта: то друга умершего вспомнит, то вздохнет, что и его независимость неполная — он зависит от смерти, то взгрустнет о безвозвратно ушедшем времени, то вспомнит, что и он под Богом ходит...

А во второй книге од (II, 13) есть даже стихотворение о том, что он однажды едва случайно не погиб — дерево в сабинском поместье едва не убило его, обрушившись на тропу рядом с ним.

«Наука поэзии»

Теорию своих взглядов на способы достижения выверенной гармонии, теорию «золотой середины» Гораций излагает в самом пространнейшем своем сочинении — «Науке поэзии».

Это произведение сочетает в себе черты дружеского послания и ученого трактата.

Как остроумно замечает Гаспаров «к удивлению читателей и исследователей», Гораций подробнее всего говорит в «Науке поэзии» не о близкой ему лирике, а о старинном (?) полузабытом (?) жанре сатировской драмы.

Дескать, потому, что здесь он видел «золотую середину» между трагедией и комедией. Не слишком ли произвольное объяснение? Не странно ли, что автор «Науки поэзии» так много рассуждает не по существу — какое дело Пизонам, к которым он обращается, до полузабытых старинных жанров? Да и еще до рекомендаций, как из них создать нечто гибридное? Нечто, что выразит идею «золотой середины»?

Что-то мы не слышали, чтобы Пизоны вняли уроку мэтра — не стали они драматургами, не смогли создать «Гибридную» форму, не прославились на этом поприще, как ни растолковывал им Гораций технику предстоящей работы. Не логичней ли было ему сначала научить безвестных Пизонов хотя бы стихосложению? Ведь и в этом они не блеснули, все надеялись на вдохновение, а поэтической техникой так и не овладели... Недаром «Наука поэзии» завершается карикатурным портретом стихотворца, пренебрегающего мастерством и не изучающим литературного ремесла...

Памятник

Все знают знаменитое стихотворение Пушкина «Памятник», а многие и аналогичные стихотворения Ломоносова и Державина — все они являются вольным переложением оды Горация, помещенной в третьей книге од под номером 30 и обращенной к Мельпомене.

С чего бы это он в 42 года с таким высокомерием утверждает свою грядущую всемирную славу? И почему он обращается к музе Мельпомене? Ведь она — покровительница театрального искусства (трагедии), а для лирической поэзии, на ниве которой стал известен Гораций, существует другая Муза — Евтерпа...

Перечитаем внимательно текст знаменитой оды.

30. К Мельпомене

Создал памятник я, бронзы литой прочней,
Царственных пирамид выше поднявшийся.
Ни снедающий дождь, ни Аквилон лихой
Не разрушат его, не сокрушит и ряд

Нескончаемых лет — время бегущее.
Нет, не весь я умру, лучшая часть меня
Избежит похорон. Буду я вновь и вновь
Восхваляем, доколь по Капитолию

Жрец верховный ведет деву безмолвную.
Назван буду везде — там, где неистовый
Авфид ропщет, где Давн, скудный водой, царем
Был у грубых селян. Встав из ничтожества

Первым я приобщил песню Эолии
К италийским стихам. Славой заслуженной,
Мельпомена, гордись и, благосклонная,
Ныне лаврами Дельф мне увенчай главу.

(Перевод С. Шервинского)

Итак, Горацию 42 года (на момент издания сборника с этой одой). Судя по тому, что он обращается к Мельпомене, им написаны значительные драматургические произведения, которых мы не знаем.

Достойно внимания и то, что он первым «приобщил песню Эолии к италийским стихам».

Свое творчество Гораций называет «лучшей частью» его самого, которая избежит похорон.

Он, требующей от Мельпомены, чтобы она им гордилась, предрекает своему наследию бессмертие.

Невысокий, толстенький, седой...

Таким был Гораций, когда он появлялся, прервав отшельническое творчество, на улицах Рима — на него даже показывали пальцами... Узнавали, был популярен в народе... Неужели римские граждане все поголовно увлекались поэзией?

Однако портрет Горация — прямо и недвусмысленно — создает образ всем нам известной птицы, Голубя. Невысокий, толстенький, седой, подслеповатый... Добавим, прихрамывающий... Колченогий... Страдающий от старой боевой раны...

Возвращаясь после краткого знакомства с жизнью и творчеством Горация к нашей мысли о том, что появление этого имени сигнализировало «посвященному» читателю, что речь идет о Филипе Сидни, величайшем английском поэте, создавшем свою «науку о поэзии», воевавшем в Нидерландах, мы должны допустить, что если «Гораций» — это латинский псевдоним Филипа Сидни, то их биографии должны взаимно дополнять друг друга. Попробуем выстроить по годам жизнь обоих.

Гораций Флакк — родился в Венузии, 65 г. до н. э.

Филип Сидни — родился в Англии в 1554 году.

ГФ получил образование в Риме, высшее философское — в Афинах.

ФС — образование получил в Оксфорде и в Европе.

ГФ в 23 года стал войсковым трибуном в войсках республиканца Брута и бежал с поля боя при Филиппах.

ФС в 23 года (1577) вернулся с континента и подолгу жил в Уилтоне, имении графини Пембрук.

ГФ в 30 лет издал первую книгу сатир. К тому времени он уже жил в сабинском поместье рядом с друзьями, в числе которых были Вергилий и Варий.

ФС в 30 лет (1584) не имел ни одной опубликованной строки.

ГФ в 35 лет издал вторую книгу сатир.

ФС не дожил до 35, он умер в 32 года.

ГФ в 42 года уже осознавал себя бессмертным.

ФС к своему 42-летию уже 6 лет был в могиле.

ГФ. У постели умирающего Мецената появился император Август, который не оставлял своими заботами поэта до самой смерти и похоронил его рядом с другом.

ФС. Проживший на 21 год меньше ГФ, поэт был похоронен «по высшему разряду» за счет казны в главном соборе столицы.

Скудость данных о жизни Филипа Сидни и краткость жизни не позволяют создать единую общую картину двух биографий.

В то же время поражает, что жизнь Горация, жившего за полторы тысячи лет до Сидни, насыщена датами и событиями намного больше. Не странно ли это?

Что же общего может быть в судьбах Горация и Филипа Сидни?

На первый взгляд, немного.

Оба родились в обедневших аристократических семьях, оба имели склонность к «греческой» тематике, оба проявили высочайшее мастерство в поэзии, оба разработали технику стихосложения, оба принимали участие в боевых действиях, смерть обоих была торжественно обставлена со стороны верховных лиц государств.

Даже этих параллелей, считаем мы, достаточно, чтобы задуматься о сходстве биографий двух величайших поэтов.

И в дальнейшем мы увидим, что таких совпадений будет все больше.

Но если мы считаем, что именно Филип Сидни, записанный в Книгу Смерти, предстал перед нами в образе больного страдающего Голубя в честеровской поэме, то мы сразу же приходим к мысли о том, что рядом с автором неизвестных трагедий маленьким толстеньким седоватым Голубем—Горацием в сабинском именьице оказался еще один «неизвестный» драматург первого века до нашей эры... У Горация был свой Феникс — и этого Феникса звали Вергилий.