Глава первая. Семейство из Снитерфилда на фоне эпохи

Ускользающие свидетельства

Уильям Шекспир родился 23 апреля 1564 года в Стрэтфорде-на-Эйвоне в семье перчаточника.

Эта фраза привычно и уверенно открывает шекспировскую биографию, но все ли в ней абсолютно достоверно?

Биограф всегда вышивает по документальной канве, расцвечивая ее красками воображения и интуиции. В случае с Шекспиром воображать или, если воспользоваться словом более родственным документальной основе, реконструировать приходится очень многое. Тем важнее расставить, как сигнальные флажки, документально подтвержденные факты и определить дистанцию допустимого удаления от них.

Помня об этом, вернемся к первой фразе.

Отец Уильяма действительно принадлежал к цеху перчаточников в городе Стрэтфорде на реке Эйвон в юго-западной части Центральной Англии, в графстве Уорикшир. Если здесь и можно усмотреть неточность, то лишь в том, что производством перчаток дело Джона Шекспира не ограничивалось. Двадцати с небольшим лет перебравшись из родного Снитерфилда в Стрэтфорд, он покупал, продавал, богател, приобретал недвижимость и вес среди сограждан, которыми даже избирался бейлифом, что в небольшом городке соответствовало должности мэра.

Его старшему сыну Уильяму исполнилось тогда четыре года, если считать, что родился он в апреле 1564-го. Год и месяц сомнения не вызывают, поскольку в приходской книге церкви Святой Троицы священник Джон Бретчгёдл 26 апреля 1564 года сделал запись:

Gulielmus filius Johannes Shakespere

О чем эта запись способна нам поведать?

Хотя она и сделана на латыни, но очевидно, что написание фамилии Шекспира не совпадает с тем, которое принято теперь — Shakespeare. Это свидетельствует о неустойчивости орфографии в английском языке тюдоровской эпохи. В отношении Ричарда, деда поэта, зафиксированы Shakstaff и Shakeschafte. В документах, относящихся к его сыну Джону, таких вариантов не менее двадцати. В генеалогическом справочнике, изданном в 1867 году, способов написания фамилии значится — 57, причем с оговоркой, что в действительности их еще больше. Теперь считается, что их было не менее восьмидесяти. В печатных текстах Уильяма Шекспира преобладает Shakespeare (хотя иногда слово разделено дефисом), но в письменных текстах написание сильно колеблется, варьируя в первой части фамилии Shaks- и Shax-.

Даже до того, как мы вчитаемся в латинский текст, запись, сделанная в церковной книге, свидетельствует о совершенно ином, чем сегодня, статусе и распространении латыни, широкодоступной и необходимой. Священник Бретчгёдл был человеком университетским, получившим магистерскую степень от Крайстчёрч-колледжа в Оксфорде, но запись он делал о бытовом событии, имевшем место в маленьком, хотя и старинном городе. Латынь была языком науки, дипломатии, закона и в этом качестве повсеместно вторгалась в быт. Ей обучали в каждой грамматической школе.

О том, насколько обширными могли быть классические познания тех, кто эту школу посещал, нам еще предстоит говорить как раз в связи с записью, которую сделал Бретчгёдл 26 апреля 1564 года. Или, точнее, в связи с тем, о ком она нам сообщает, — об Уильяме Шекспире, который и был крещен в означенный день...

Не о рождении, а о крещении записывают в церковных книгах. Так что юбилей, всемирно отмечаемый 23 апреля, документального подтверждения не имеет. Еще в XVIII столетии решили, что поскольку крещение не откладывают на срок, более долгий, чем на два-три дня, то 23 апреля подходит как нельзя лучше — день святого Георгия, покровителя Англии.

Кому как не ему и покровительствовать национальному гению?

Документальные факты в биографии Шекспира светятся каким-то мерцающим или даже неверным светом. То ли они есть, то ли их нет? Мы как будто бы знаем, когда родился Шекспир, и в то же время не можем быть в этом вполне уверены, поскольку имеем подлинную запись лишь о крещении. Да и она не вполне подлинна, ибо дошла лишь в позднейшей копии, сделанной около 1600 года, когда был издан королевский указ заменить быстро ветшающие бумажные книги пергаментными и перенести в них все прежние записи. Делать их начали незадолго до рождения Шекспира — окончательно в 1558 году, как о том строго-настрого распорядилась взошедшая на трон королева Елизавета Тюдор.

Так с первого события шекспировской биографии что-то начинает происходить с нашим знанием о ней: события затуманиваются, факты, как будто бы подтвержденные, расфокусируются, бумаги, которые, казалось бы, должны храниться именно вот здесь, куда-то пропадают, как будто бурая свинья, охотница за документами из гоголевской повести, смерчем пронеслась по английским архивам.

Не только хрупкая бумага не выдерживает мощного энергетического поля этой биографии: в его водовороте исчезают и материальные предметы. Правда, иногда с возвратом. В XVIII веке обнаружилась средневековая каменная купель, та самая, в которой крестился Gulielmus filius Johannes Shakespere. Еще в XVI веке ее заменили на новую. Старая исчезла из поля зрения, пока ее не нашли вкопанной в саду у священника Пейна. Он собирал в нее дождевую воду. Каменную чашу освободили от трудовой повинности и вернули в церковь Святой Троицы, где она теперь и открыта обозрению — возле алтаря и совсем рядом с могилой Шекспира.

Шекспир появляется в документах, когда он совершал гражданские или юридические действия: родился и умер, женился и крестил детей, покупал, продавал, давал в долг, писал завещание... Так что следующей записи ждать придется долго — вплоть до женитьбы. Восемнадцатилетний промежуток биографы заполняют рассказом о тюдоровской Англии, о елизаветинцах, о бытовой жизни Стрэтфорда, благо о ней сведений сохранилось предостаточно — и документальная часть биографии перчаточника Джона Шекспира представлена куда богаче, чем стрэтфордские годы его пока еще не великого сына.

Это всё сведения не просто не лишние, но совершенно необходимые, позволяющие узнать о круге жизни и о ранних годах Уильяма с большой долей достоверности. Порядок событий был заведенным и для всех обязательным. Пусть за эти годы не сохранились списки учеников стрэтфордской грамматической школы, но невозможно предположить, чтобы сын почтенного и обеспеченного горожанина не посещал ее. Это было так же немыслимо, как не посещать церковь, не читать Библию, не участвовать в жизни города, которая все еще была по-средневековому всеобщей, общинной. Вплоть до праздника на городской площади, где устраивались карнавальные (мы бы сказали — театрализованные) шествия, или в здании ратуши, где играли актеры странствующих трупп. О их визитах мы знаем точно, поскольку за них расплачивались городскими деньгами, за которые расписывался в том числе и бейлиф Джон Шекспир. Мог ли его сын остаться дома?

Дом и город

Дом стоял на Хенли-стрит. Он и сейчас стоит там же, фантастически уцелев в нескончаемой череде пожаров, которые еще при жизни Шекспира оставляли от улиц одни головешки. Неудивительно: город строился деревянным. Из крепкого бруса делали каркас, оставляя между балками широкие промежутки, заполняемые смесью из веток и глины (wattle and daub). Со временем дерево приобретало серовато-серебристый оттенок. Крыша была темнее — из прессованной соломы. Тяжело нависающая, она напоминала толстый слой снега, только почти черного. Все это вместе взятое представляло собой превосходный горючий материал. Особенно если вспомнить, что огонь в огромных очагах был открытым.

Планировка исторического центра Стрэтфорда со все-мен Шекспира практически не изменилась: улицы, ведущие с севера на юг и с востока на запад, пересекаются почти под прямым углом. Главной, как и во всех городах, была Хай-стрит (правда, очень короткая), имевшая продолжением на запад Чэпел-стрит и далее — Чёрч-стрит, где стояло здание гильдии, на втором этаже которой помещалась королевская грамматическая школа. Но свое название Чёрч-стрит получила от того, что вела к церкви Святой Троицы, где Шекспира крестили и где он теперь похоронен. Бридж-стрит вела к мосту (или от моста), а Роттер-маркет своим архаичным названием напоминала, что на ней в Средние века торговали крупным рогатым скотом. Шекспиры жили на Хенли-стрит, которая уходила на север от пересечения Хай-стрит и Вуд-стрит.

Стрэтфорд был торговым городом — «небольшим, красивым, рыночным», как сообщал елизаветинский антиквар и историк Уильям Кэмден. Город и сейчас небольшой, поскольку современные 100 тысяч населения в сравнительном измерении, пожалуй, не больше, чем 2500 в шекспировские времена. Торговля здесь рассчитана только на туристов. Шекспир — главная индустрия, которой кормится Стрэтфорд.

Поселение на этом месте, судя по названию, относится по крайней мере к античным временам и возникло при пересечении реки Эйвон римской дорогой (strata), там, где существовал брод, обозначенный древнегерманским словом (ford). Название реки восходит к валлийскому afon, что значит «река», и напоминает о близости границы с Уэльсом. Так что город возник в месте, где пересекались дороги истории и географические пути. Неудивительно, что он стал торговым, ярмарочным.

В IX веке вся эта местность была отдана королем Оффой во владение епископу Вустерскому, и хотя Стрэтфорд еще в XI веке получил некоторые права самоуправления, он лишь в 1543 году сделался полностью независимым и управляемым городским советом, членом которого не раз становился отец Шекспира. Впрочем, ему приходилось занимать посты и повыше.

Эйвон служит естественной границей между пологим, тянущимся полями, южным берегом (Felderi) и северным (Walden), на котором расположен Арденский лес с оленями, дичью и преданиями. Их Шекспир обогатил собственной пьесой — «Как вам это понравится», где, хотя действие и происходит во французском Арденнском лесу, лес — тот же и вполне английский. У Шекспира он и называется тем же словом Arden, в котором русские переводчики удваивают последнюю согласную, чтобы приблизить к французскому названию лесного и горного массива (Ardennes). Уильям Кэмден в своей «Британии» пояснял, что галлы и бритты, то есть кельты, использовали слово arden для обозначения леса и потому два леса — один во Франции и Бельгии, а второй в Уорикшире — называют Арденскими. Шекспир вполне имел право чувствовать себя здесь как дома: ведь фамилия его матери тоже — Арден.

Вплоть до Стрэтфорда река была судоходной, что обеспечивало городу выгодное положение. В конце XII века Ричард Львиное Сердце дал разрешение проводить еженедельный базар; в XIII—XIV веках епископ Вустера добился разрешения на несколько ежегодных ярмарок (одна из которых длилась 16 дней), что сделало Стрэтфорд заметным центром торговли зерном и скотом. Едва ли не треть горожан во времена Шекспира торговала проросшим ячменем — malt; этим же словом обозначали и солод, необходимый для производства эля, и в переносном смысле — сам эль. Это занятие горожан также было поводом для пожара, поскольку ячмень просушивали над тлеющей соломой.

Вся местность имеет исторический характер благодаря близости замка графов Уориков, расположенного несколько в стороне от пути из Стрэтфорда в Оксфорд. В первой трети XV века всё здесь было под влиянием Ричарда Бошана, «великого Уорика». Он укреплял и украшал свой замок, пекся о славе этих мест, расчищая Эйвон и делая его судоходным. После смерти его сына титул переходит к родственникам — Невиллам. Из этого рода происходил граф Уорик, «делатель королей», активный участник войны Алой и Белой розы, герой шекспировской хроники «Генрих VI». Шекспир не раз переносил место действия хроник в родные края: решающее заседание парламента Ричарда II происходит в Ковентри (в 20 милях от Стрэтфорда), одна из решающих битв войны Роз — в Тьюксбери (также по пути из Оксфорда). Разумеется, Шекспир не придумывал этих событий, но особенно отчетливо помнил из истории то, что связано с его родным краем.

Архитектурных достопримечательностей в городе было две: каменный мост через Эйвон и церковь Святой Троицы. Мост возведен в конце XV века сэром Хью Клоптоном, самым знатным и богатым жителем Стрэтфорда, успевшим побывать даже мэром Лондона. Он же построил второй по величине дом в городе — Нью-Плейс, который Шекспир приобрел, как только ощутил достаток — в 1597 году. Он проведет здесь последние годы жизни.

В церкви Шекспир был и крещен, и похоронен, как большинство членов его семьи. Красивое здание с высоким шпилем, вознесенное в XIV веке над городом, но чуть в отдалении от него — нужно пройти по Чёрч-стрит, параллельно Эйвону, войти в липовую аллею... Церковь и сегодня с достоинством высится вне городской сутолоки и как будто даже в стороне от туристических маршрутов, устремленных к ней и к тому, кто в ней покоится.

В шекспировские времена город шумел в ярмарочные дни, но и в остальное время едва ли пребывал в сонном оцепенении. Поселение было древним, вероятно, еще по-средневековому патриархальным, но город — совсем молодым, несколько десятилетий как обретшим свободу и отданным на волю собственного самоуправления. Выборные отцы Стрэтфорда решали его судьбу, и среди них — Джон Шекспир. Его биография — пример тогдашней жизненной динамики, приведшей молодого человека из деревни в город, позволившей обрести немалый достаток и добиться положения, а затем в какой-то момент изменившей ему, но лишь для того, чтобы завершить всё счастливо и увенчать жизненный путь Джона дворянским гербом.

Шекспиры из Снитерфилда и Ардены из Уилмкота

В Уорикшире Шекспиры селились давно, и к XVI веку в одном только Стрэтфорде их насчитывалось немало. Кем они были — родственниками, однофамильцами? Эти однофамильцы и тезки вконец запутывают биографов, особенно если учесть, что свою фамилию они писали, как хотели, во множестве различных вариантов. Неустойчивость тогдашней английской орфографии плодит подпоручиков Киже и вызывает подозрения у тех, кто склонен их иметь в отношении Шекспира: и что это они крутят, вероятно, запутывают какие-то следы... Может быть, и так, но тогда нужно признать, что занялись этим Шекспиры очень давно, за несколько столетий до рождения драматурга. Первым упомянутым носителем фамилии считается некий Shagespir из Клоптона, осужденный и повешенный за воровство в 1248 году.

Если этот факт и дает некоторый патент на древность, то едва ли — на благородство. Остается вдумываться в фамилию, пытаться расслышать в ее внутренней форме героический отзвук прошедших веков и одержанных побед, когда отважные английские ратники потрясали копьем, за что и получили соответствующее прозвище (Shakespeare, то есть потрясатель копья). Увы, никаких сведений об участии Шекспиров в славных битвах при Креси и Пуатье история не сохранила, и приходится довольствоваться тем, что есть — их участием в мирном сельском труде, так как еще отец Уильяма, перчаточник Джон, в документах порой значится под латинским agricola, что-то вроде — «земледелец».

Когда Джон Шекспир начнет собирать бумаги для получения дворянского герба, он будет мотивировать свое право на него списком собственных должностей в городском самоуправлении и древностью рода своей жены — Мэри Арден. Ардены в Уорикшире известны с еще более давних времен, чем Шекспиры, и не в качестве висельников, а — блюстителей закона, каковым первый из них был в графстве еще в саксонские времена, то есть до норманнского завоевания Англии в 1066 году. Этим и объясняется ее топонимическое созвучие с Арденским лесом.

В XVI веке Ардены из Парк-Холла (по названию поместья) принадлежали к местной элите, но каким образом с ними были связаны Ардены из Уилмкота, с которыми породнился Джон Шекспир? И связаны ли? Предположение о том, что связь существовала, вполне вероятно, особенно в условиях майората, когда при наследовании всё доставалось старшему сыну. Младшие должны были завоевывать мир заново: кому-то это удавалось, кто-то оказывался проигравшим или в течение нескольких поколений восстанавливал благополучие и культурное достоинство, числясь в семье бедным родственником. Бедным, но гордым и готовым к борьбе.

Когда-то эту ситуацию очень точно описал в книге «Три столицы» русский публицист и политик Василий Шульгин:

В Англии это была мудрая система. Старший наследовал титул, землю и политические права. Этим обеспечивалась цельность имений, а следовательно — богатство, а следовательно — независимость правящего класса. Захудалых дворянчиков с огромными правами и без гроша в кармане не было. С другой стороны, старший сын с детства приучался к мысли, что он человек ответственный, что к нему безраздельно переходит всё, что накопили его предки: богатство, слава, обязанности. Всё, что есть благотворного в традиции, в консерватизме, сосредоточивалось в старших сыновьях. Им отдавалось всё, и с них всё взыскивалось.

Но не менее благотворным был институт младших сыновей. Это были мальчики благородной крови, которых, однако, выбрасывали на улицу. Им давались образование и моральная подготовка, но затем ничтожные средства. Этим автоматически создавался класс «искателей приключений». Они были свободны от обязанностей политических, оков имущества, оков богатства...

«Окованные» в цепи консерватизма, но богатые, старшие сыновья были основой «Коварного Острова» — Старой Англии. А младшие были те, кто сделали ее мировой державой:

Белокрылых ведут капитаны,
Открыватели новых земель...
Те, кому не страшны ураганы,
Кто изведал Мальштремы и мель...

Вот эти самые «открыватели новых земель» — младшие сыновья и есть. От хорошей жизни, батенька, не полетишь. А вот когда ни гроша в кармане, а амбиции наследственной сколько угодно, тут и станешь авантюристом.

Так и росла Англия. Крепко держали ее, не давая сбиться с панталыку, старшие сыновья, и каждое столетие новый континент приносили ей младшие.

Если считать (а тому есть основания), что Ардены из Уилмкота — потомки младшей ветви знатного рода, то они не бросились открывать неведомые земли (время для этого было еще слишком ранним, колониальный энтузиазм совершал лишь первые шаги), но занялись приобретением и обработкой собственной земли. Нужно признать, что они справились с выживанием, хотя полностью и не восстановили утраченного состояния и статуса. Еще в начале XVI века Томас Арден, дед Мэри, приобрел землю близ деревни Снитерфилд, в 4,5 мили от Стрэтфорда. Вслед ему ее унаследовал отец Мэри — Роберт. Само название Снитерфилд означает открытое пространство, отвоеванное у Арденского леса, — поле, луг, на котором водятся бекасы. Через луг протекал ручей. Над деревней высилась церковь Святого Иакова, возведенная в XIII—XIV веках.

Поместье было поделено на две фермы, одну из них арендовал дед Уильяма Шекспира — Ричард. Так возникла связь между семьями. Ардены владели, Шекспиры арендовали, а потом наследовали.

У Роберта Ардена было восемь дочерей, шесть из них вышли замуж. После смерти первой жены он вновь женился, но брак остался бездетным. Когда в 1556 году Роберт Арден умер, он владел, кроме Снитерфилда, землей в Уилмкоте (в трех милях от Стрэтфорда). Слово cote указывает на то, что это был своего рода хутор, возле которого находилось земельное владение Эстис. Его-то и сумму в 6 фунтов 13 шиллингов Роберт оставил своей младшей и, видимо, любимой дочери — Мэри. Через год после его смерти она вышла замуж за Джона Шекспира, сына их бывшего арендатора, к этому времени уже несколько лет как переехавшего в Стрэтфорд и совсем недавно купившего там два дома: один с садом и пристройкой на Гринхил-стрит и один на Хенли-стрит, который станет местом рождения драматурга. Восточная часть этого дома отведена под мастерскую, где обрабатывались и хранились кожи, кроились перчатки.

Следующие полтора десятилетия будут для семьи временем благоденствия и успеха. По своему социальному положению Арден — землевладелец, джентри. Джон Шекспир — йомен (что тоже предполагало владение землей), agricola, потом — ремесленник. Впрочем, и окончательно осев в городе, он не порывает с сельским трудом. Такова его профессия — перчаточник, то есть человек, прежде всего имеющий дело с выделкой кож. А по тому времени значит, что — со всем процессом от выращивания скота до его забоя, возможно, и до торговли мясом. Хотя документами он в этом не замечен, но зерном и шерстью торгует столь активно, что превышает дозволенные пределы и подвергается штрафу.

У Джона нередко выходят мелкие нелады с законом, не мешающие ему пользоваться уважением сограждан и быть избранным на разного рода должности. Начинает он со скромного собирания штрафов, в том числе и с самого себя, поскольку подвергается им неоднократно. Первое упоминание о нем в Стрэтфорде (1556) также связано со штрафом: он и два его соседа свалили кучу навоза на Хенли-стрит. Лишнее доказательство деревенских привычек, от которых он так и не отошел? Все еще держал скот или уже привозил навоз, поскольку выделка кож по технологии требовала его добавки в чан?

Между городом и деревней начинается новая жизнь Джона Шекспира. Ему чуть больше двадцати пяти (родился он где-то в самом конце 1520-х). Скоро он женится. Преуспевающая семья, глава которой делает хороший бизнес и удачную карьеру. Даже непонятно, как это ему удается, если он остался неграмотным: и отец, и мать Шекспира вместо подписи ставили знак.

Они родились в католической стране, где чтение Библии на национальном языке было бы сочтено тяжким преступлением. Незадолго до рождения Джона Шекспира первого переводчика Священного Писания уже, по сути дела, на современный английский язык — Джона Тиндейла — казнили. Англия еще не решила, как относиться к Реформации, которая обеспечит совсем иной статус если не образованности, то грамотности.

Англия еще не вполне решила не только, как ей быть с верой, которую назовут протестантской, но и с культурой, которую назовут гуманистической. Конечно, у нее уже был великий Томас Мор, по обычаю ранних гуманистов не гнушавшийся государственными делами и достигший высшей в королевстве должности канцлера. Тогда же в Англии появились поэты, переводившие Петрарку и писавшие сонеты. Но не сонеты и даже не «Утопия» Мора — главный показатель эпохи, известной как Возрождение, а система образования, построенная на новом освоении античной классики и классических языков, прежде всего — латыни. Они должны были стать источником нового знания и способствовать рождению нового человека.

Английские короли, королевы и их советники открывают новые колледжи в Оксфорде и Кембридже. В Лондоне замечательно преподают античные древности в школе при соборе Святого Павла и в Вестминстере. Но этого недостаточно, чтобы состоялась эпоха. Для нее необходимо, чтобы школа с гуманистическим образованием открылась в Стрэтфорде и ему подобных городах. И она откроется, впервые упомянутая в 1553-м. Поздно для Джона Шекспира, уже вышедшего из возраста, чтобы сесть за парту. За нее сядет его сын.

К тому же от Снитерфилда — четыре мили до Стрэтфорда, а на сельских работах всегда не хватает рук. Вот Джон и остался (как полагают) неграмотным. Впрочем, удивительно не это, а совсем другое: как неграмотный Джон Шекспир избирается бейлифом торгового города Стрэтфорда-на-Эйвоне. И еще более достойно удивления, как он мог быть в нем казначеем, а он был им. И уж совсем не поддается объяснению, почему именно его отправляют 18 января 1572 года в Лондон, чтобы дать в парламенте отчет по делам, касающимся Стрэтфорда!

Это задача позаковыристее, чем «шекспировский вопрос» о том, как Уильям, сын Джона, не побывав в Оксфорде или Кембридже, написал всё, что он написал. Каким образом его отец, будучи неграмотным, управлялся со своим бизнесом и со стрэтфордскими отчетами — «вот в чем вопрос!»

Мог ли неграмотный фермер стать мэром?

Английский XVI век — одна из тех эпох, когда энергия времени срывает с места и забрасывает человека на самые неожиданные вершины, когда в 20 лет командуют армиями, а в пределах одной жизни проживают то, что в другие времена может быть делом нескольких поколений. Неграмотный фермер в сорок становится мэром, а его сын в тридцать покоряет лондонскую сцену... И про эти тридцать еще говорят, что он был человеком позднего взросления. Другие начинали раньше и к тридцати успевали распрощаться с жизнью. Жизненный старт Уильяма Шекспира не был самым благоприятным для достижения успеха. Минуя университет, ему предстояло «сделать самого себя», поскольку у разоряющегося отца не хватило денег на его образование, и упущенное пришлось восполнять на окольных путях.

Про Джона Шекспира, про его сделки, его штрафы и должности мы знаем много больше, чем нужно для биографии его сына, в которой документы об отце занимают нередко непомерно большое место. Как будто биограф пытается то ли расширить документальную основу шекспировского жизнеописания, то ли компенсировать собственное ощущение ее недостаточности.

Разумеется, интересно и важно, когда Джон Шекспир переехал из деревни в город, когда купил дом, где родились его дети, когда и на ком женился, в каком порядке повышал свой социальный статус, перемежая успехи на этом пути штрафами и порицаниями. Чтобы удовлетворить этот интерес, достаточно выборочного перечня из полного списка документально подтвержденных событий.

В 1558 году Джон — член суда присяжных. В апреле 1559-го оштрафован за то, что не содержит канавы в надлежащем виде. Правда, наказан в хорошей компании: среди других провинившихся — мастер Клоптон, главный стрэтфордский богатей, потомок строителя каменного моста и владелец дома Нью-Плейс. Кстати, само обращение «мистер / мастер» предполагало благородство или высокое положение в городской корпорации. Джон Шекспир впервые удостоится такого обращения в 1567 году.

С октября 1559-го и, по крайней мере, по 1561 год он исполняет должность сборщика штрафов и младшего констебля (то есть следит за порядком), что не мешает ему в 1560-м быть оштрафованным за то, что не держит свиней в загоне и позволяет другим животным пастись на общественном поле.

1 октября 1561 года Джон оштрафован за своего покойного отца, не содержавшего в порядке живую изгородь, обязательно возводимую вокруг каждого владения. С 1562-го — неоднократно поименован в документах как городской казначей. В январе следующего года именно в этом качестве представляет годовой отчет (будучи неграмотным?). В феврале 1565 года представляет казначейский отчет, подготовленный другими казначеями (именно потому, что был неграмотным?) — Уильямом Тайлером и Уильямом Смитом.

В сентябре 1568-го Джон Шекспир на год избран бейлифом. Это пик его карьеры.

В 1570-м он оштрафован за то, что нарушил закон против ростовщичества, видимо, давал деньги под завышенный процент. В 1571-м — за то, что превысил дозволенный частному лицу объем торговли шерстью. И одновременно избран старшим олдерменом и мировым судьей (Justice of the Peace).

Семейная жизнь идет своим чередом. Родятся дети — общим числом восемь, из которых две девочки умрут в младенчестве, включая первую дочь, родившуюся в 1558-м. Спустя 11 лет ее имя — Джоан — получит другая дочь, любимая сестра Шекспира, которая впоследствии выйдет замуж за шляпника Харта, не преуспевшего в жизни. О ней брат Уильям позаботится в своем завещании. Год рождения последнего сына Эдмунда — 1580-й.

Джон взыскивает долги, с него взыскивают долги — деловая рутина. В октябре 1575-го в Стрэтфорде он покупает два дома с фруктовыми садами. В 1576-м подает прошение в Геральдическую палату для получения герба и дворянского достоинства...

И вдруг — прекращает посещать заседания городского совета, где прежде был столь активным и важным членом. Почти десять лет на его отсутствие в заседаниях закрывали глаза, и только в 1586-м он был выведен из числа олдерменов. Движение вниз по социальной лестнице будет прервано лишь в середине 1590-х, вероятно, вмешательством преуспевающего сына.

Почему разорился Джон Шекспир? Этот вопрос имеет прямое отношение к судьбе его сына, поскольку согласно слухам, собранным еще первыми биографами, разорение отца прервало учение, не позволило Уильяму поступить в университет и породило «шекспировский вопрос», в основе которого лежит тот факт, что гению якобы не хватало образования, чтобы доказать свою гениальность.

Подвела ли Джона деловая хватка, переоценил ли он свой капитал и свои силы? Или он разорился все-таки из-за того, что был неграмотным? Дикое предположение: обеспечить благосостояние недостаток образования ему не помешал, а удержать его почему-то не удалось? И тем не менее косвенная связь между образованием и разорением, может быть, есть.

Прежде всего, зададим себе вопрос: обязательно ли предполагать неграмотным человека, который упорно отказывается ставить свою подпись, предпочитая крест или, как в случае с Джоном Шекспиром, профессиональный знак — циркуль перчаточника? Умение поставить подпись и желание это сделать — не одно и то же. И даже неумение подписаться не является окончательным решением вопроса о грамотности, которая складывается из трех умений: читать, писать и считать.

В том, что Джон Шекспир умел считать, сомневаться невозможно, да никто и не сомневается. Но столь же маловероятно, что он не умел читать. Пусть путь к грамотности, пролегающий от Снитерфилда до Стрэтфорда, был далек, но первые азы чтения по «роговой книге» (horn book) вполне мог преподать священник церкви Святого Иакова Великого. «Роговая книга» — обычная азбука того времени. Лист бумаги с алфавитом и элементарными текстами вставляли в рамку из тонко обработанного рога с ручкой. Держишь за ручку и постигаешь премудрость чтения. Бумага была дорога, ее берегли, а писать на ней — немыслимая роскошь для фермерского сына.

С навыком письма у Джона Шекспира наверняка дело обстояло много хуже, чем с двумя другими. И даже если он мог накорябать рукой, привыкшей к совсем иным инструментам, свою фамилию, то нужно было еще решить, какое ее написание выбрать: в документах, относящихся к Джону Шекспиру, встречается не менее двадцати ее вариантов. А подпись под документом — дело ответственное. Крест или циркуль, знак принадлежности к профессии перчаточника, — и проще, и надежнее.

Теперь об умении читать. Предположить, что Джон этого вовсе не умел делать, трудно в отношении человека, который как минимум четыре года исполнял должность казначея, составлял или, во всяком случае, представлял разнообразные отчеты. Но вот хотел ли Джон читать и какие именно тексты — вопрос, подводящий нас к его разорению.

В 1535 году, то есть именно в то время, когда Джону Шекспиру надлежало начать осваивать грамотность, увидела свет Библия на английском языке, называемая по имени переводчика — Библия Кавердейла. В идеале ее текст должен был находиться в каждой церкви (впоследствии этого власти и потребуют), но на первых порах книга была едва ли по средствам для сельского храма. Да и трудно было ожидать энтузиазма от его прихожан, которым вместе с этой книгой предлагалось поменять веру отцов, отречься от папизма и присягнуть королю как единственному главе Церкви Англии. Из-за отказа сделать это многие сложили головы, в том числе и славный Томас Мор, «человек на все времена».

Реформация по-английски

Джон Шекспир был ровесником английской Реформации, которая началась позже, чем на континенте. Обычно за начало Реформации в Европе принимают октябрьский день 1517 года, когда монах Мартин Лютер прибил к церковной двери в Виттенберге свои 95 тезисов против торговли индульгенциями.

Событие произошло, однако каков был его резонанс в эпоху, когда средства массовой информации не могли мгновенно разнести весть по свету?

Она распространялась медленно, но неуклонно. Рим был оповещен о случившемся и требовал расправы. Рыцарственный император Карл V решил дать возможность бунтовщику высказаться и быть опровергнутым публично перед лицом князей светских и духовных. Лютера пригласили на имперский сейм в Вормс в апреле 1521 года, гарантировав безопасность. От него потребовали отречения. Попросив день на раздумье, он дал свой непреклонный ответ: «На том стою и не могу иначе».

Вот теперь Реформация в Европе началась. На нее нужно было отвечать. В числе первых откликнулся английский король Генрих VIII, вспомнив, что в юности его готовили не к политике (только ранняя смерть старшего брата Артура привела его на трон), а к богословию и сану архиепископа Кентерберийского. Папа Лев X оценил важность королевской поддержки и пожаловал Генриха титулом Fidei Defensor (Защитник веры). Десять лет спустя отсутствие провидческого дара у римского первосвященника должно было отозваться трагической иронией.

Генрих был правоверным католиком, но властью делиться не любил. Еще до Лютера он поговаривал, что глава Церкви в Англии — ее король. Еретическая мысль. Момент привести ее в действие наступил, когда Генрих бесповоротно поссорился с Римом из-за своего развода с Екатериной Арагонской. Брак был вполне благополучным. Генрих при вступлении на престол (1509) сам настоял на нем и получил разрешение из Рима, невзирая на препятствия — по крайней мере формально Екатерина была женой его покойного брата.

Один за другим рождались и умирали дети. Из одиннадцати выжила лишь дочь — Мария Тюдор. Наследника по мужской линии так и не было, что грозило стране, только-только пришедшей в себя от распри между Йорками и Ланкастерами, новой смутой. Когда к политике добавилась лирика, судьба первого брака была решена. Генрих увлекся юной Анной Болейн и решил жениться, узнав, что она беременна. Рим ни под каким видом не давал согласия на развод: Екатерина — тетка императора, Карл V — оплот католического мира...

Тюдоры упрямы и не отступают перед препятствиями. Рим грозит отлучением, Генрих объявляет себя главой церкви Англии, с тех пор известной как англиканская церковь. В 1534 году события развиваются стремительно:

в марте расторгнут брак с Екатериной Арагонской (хотя еще в январе был заключен тайный брак с Анной Болейн, в сентябре предшествующего года родившей дочь — Елизавету);

папа Климент VII отлучает Генриха;

английский парламент принимает Акт о супрематии, согласно которому Генрих становится главой церкви, отпадающей от Рима, и Акт о престолонаследии, согласно которому наследниками объявляются потомки Генриха и Анны Болейн.

Теперь очередь за подданными — присягнуть королю Англии как главе церкви. Тут-то дело не обходится без сопротивления и казней, которые не останавливают Генриха: пусть с болью и сожалением, но казнен даже почитаемый королем Томас Мор.

Вот при каких обстоятельствах Джон Шекспир должен был бы пойти в школу или приняться за изучение «роговой книги», которая привела бы его к чтению английской Библии.

Ее печатание одобрено королем, и это означает изменение литургии — служба в церкви отныне должна вестись по-английски.

Перевод Библии на национальный язык — грандиозное событие! Английская Библия знаменует совершенно новое достоинство национального языка и служит теперь для него нормой. Подходит к концу то время, когда одну и ту же фамилию, как и любое слово, можно было писать двадцатью способами. Однако, регламентируя язык, перевод Библии открывает для него невероятные новые возможности, поскольку требует таких смыслов, поднимает его на высоту таких значений, о которых ранее язык не смел помыслить. Не будет преувеличением сказать, что, не будь английской Библии, не было бы и Шекспира.

Но столь же верно и другое: без английской поэзии и драмы этот перевод был бы много беднее. Со времени смерти первого переводчика гуманистической эпохи (мы сейчас не берем во внимание средневековые попытки переложения Священного Писания) Тиндейла до создания канонического перевода — Библии короля Якова в 1611 году — прошло почти столетие. Возникли и были изданы десятки переводов, спорившие между собой, отражавшие широкий спектр колебаний протестантской мысли. Одни из них были официально одобрены: Большая Библия, Епископская Библия... Другие, хотя и пользовавшиеся популярностью, запрещались, как Женевская Библия.

Женева Кальвина, как и папский Рим, были неприемлемы для англиканского Лондона, где пытались удержаться между крайностями и пройти по узкой дорожке компромисса. С нее легко сорваться, что нередко случалось, и тем не менее в компромиссном характере англиканства трудно не увидеть, по крайней мере, один из источников того свойства английской культуры, которое так ценимо, — оставаться между крайностями. А быть может, и шекспировской способности не обнаруживать своих пристрастий, дать слово всем сторонам, но не принять ни одной, оставить свою позицию неявной.

Понятно, что в период первых преобразований двойственность новой веры должна была обескураживать (и обескураживала) как сторонников Реформации, так и ее противников. Монастыри распускались, грабились вплоть до стен, камень которых шел на строительство. Разрушенные хоры монастырских церквей имеет в виду Шекспир в 73-м сонете:

То время года видишь ты во мне,
Когда один-другой багряный лист
От холода трепещет в вышине —
На хорах, где умолк веселый свист...

В переводе С. Маршака «хоры» звучат несколько загадочно и иносказательно, а в оригинале — точная картина исторического пейзажа: Bare ruined choirs... От монастырей остались руины, монахи изгнаны, самые упорные казнены, но епископат в англиканской церкви был сохранен, хотя кто, как не епископы, должен был мыслиться представителями земного тщеславия, претендующего на духовную власть над душами подданных? В храмах теперь служили по-английски, хотя нового молитвенника (The Common Prayer Book) пришлось ждать четверть века, а Te Deum, Benedicitus и другие латинские гимны оставались частью литургии.

Генрих, начав реформы, не торопился их закончить. Дело было довершено архиепископом Кентерберийским Томасом Крэнмером в правление малолетнего сына Генриха — Эдуарда VI (1547—1553), сказочного принца из повести Марка Твена «Принц и нищий», сына Джейн Сеймур (Анну Болейн Генрих уже отправил на эшафот, а любимая смиренница Джейн умерла после родов). События приняли необратимый характер, так что английская Контрреформация, затеянная Марией Тюдор (1553—1558), не удалась. Отправив на костер несколько сот человек, она заслужила прозвище «кровавой». В Оксфорде вместе с двумя другими епископами-реформаторами был сожжен Крэнмер. Как-то на дым от костра откликнулись в 50 милях от него — в Снитерфилде и Уилмкоте, а впрочем, и в Стрэтфорде, куда только что перебрался Джон Шекспир?

Догматические вопросы едва ли занимали ум фермеров, но изменение церковного обряда не могло их не коснуться. От них требовалось присягнуть королю как главе церкви. Здесь дым из Оксфорда служил внятной подсказкой, как поступать тому, кого не прельщают нимб святого и костер мученика.

Первые годы правления Елизаветы в этом смысле были вполне спокойными. Королева твердо придерживалась установленного отцом и братом англиканства, в равной мере испытывая неприязнь к католицизму и радикальному протестантизму, но более или менее была готова смотреть сквозь пальцы на их существование при условии, что подданные пойдут на ответные уступки. Принес клятву королеве — за закрытой дверью своего дома можешь отслужить мессу. Оставаясь тайным католиком, можешь становиться бейлифом в Стрэтфорде, если, как положено, еженедельно посещаешь службу по англиканскому обряду. Многие священники в Уорикшире скорее всего сочувствовали католицизму или, как говорилось, «были не крепки в вере», в новой вере, с которой, однако, избегали прямого конфликта.

Ситуация взорвалась после 1570 года, когда Елизавета была отлучена Пием V от церкви. Тем самым она поставлена вне закона, а бунт против нее, свержение и даже убийство признаны богоугодным делом. Английские католики живо откликнулись на этот призыв.

Елизавете в эти бурные годы — к сорока. Призрачными становятся шансы на то, что ее удастся выдать замуж за католика и таким образом вернуть Англию в лоно римской церкви. Переговоры с французскими принцами будут еще продолжены, но игра королевы на затягивание времени становится очевидной. Ясно, что и король Испании Филипп II, бывший муж Марии Тюдор, не вернет себе английскую корону матримониальным путем. Теперь он вынашивает план интервенции. Если бы во Франции победила партия яростных Гизов, что после Варфоломеевской ночи 1572 года не казалось невозможным, то всё континентальное побережье Европы (до протестантских и враждебных Испании Нидерландов) представляло бы собой плацдарм для вторжения. Перспектива пугающая, но это не единственная опасность.

Любые пути к устранению королевы-еретички, поставленной вне закона, хороши и получат одобрение Рима. План заговора зреет и внутри Англии, благо у заговорщиков есть «козырная дама» — Мария Стюарт, с 1568 года пребывающая в английском плену, — убежденная католичка, бывшая королева Шотландии и Франции, внучка Генриха VII, что дает ей законное право претендовать на трон Англии. Еще лучше, если устроить ее брак с кем-либо из английских пэров, католиком, в чьих жилах также течет королевская кровь. Попытка брака с герцогом Норфолком пресечена в 1572 году. Герцог казнен, как ранее в этом столетии другие Говарды: его тетка, бывшая четвертой женой Генриха VIII, и его отец — граф Сарри, один из первых английских сонетистов, создатель белого пятистопного ямба, который станет основной формой английского драматического стиха, в том числе и шекспировского...

С Елизаветой не удалось покончить одним ударом, и Рим начинает планомерную подрывную деятельность. В Англию засылают сотни католических миссионеров — объединять усилия, поднимать дух, готовить переворот, а при случае — и убийство королевы. Они находят убежище в усадьбах дворян-католиков. Есть такие и в Уорикшире, например сэр Уильям Кэтсби. Именно у него нашел приют иезуит Эдмунд Кэмпион, принявший мученическую смерть в 1582 году, как и еще один связанный с этими краями миссионер с континента — Томас Коттем. Его брат в это время преподает в Стрэтфордской школе.

Джон Шекспир — жертва Реформации?

Именно в эти годы дела у Джона Шекспира пошли из рук вон плохо. В ноябре 1578-го он закладывает 70 акров земли — видимо, для получения наличных денег. Через год за 40 фунтов закладывает полученное в приданое имение в Уилмкоте — свояку Эдмунду Лэмберту. И еще через год именно на эту сумму Джон Шекспир оштрафован за неявку в лондонский суд, с тем чтобы предоставить гарантии своей лояльности королеве. Сумма, кстати сказать, огромная. Для примера: высокое годовое жалованье школьного учителя в Стрэтфорде составляло ровно ее половину.

Заложенные земли никогда не удастся вернуть (хотя попытки будут предприниматься). Отец Шекспира разорился на штрафах или он был среди тех, кто деньгами поддерживал католическую интервенцию? Средства требовались немалые.

Доказательство его связи с миссионерами обнаружилось в 1757 году под крышей дома на Хенли-стрит. Вот как эту известную историю излагает С. Шенбаум:

...Тогдашний владелец этого дома, Томас Харт, в пятом поколении прямой потомок сестры поэта Джоан, нанял рабочих, чтобы сменить черепицу на крыше. 29 апреля мастер-каменщик Джозеф Мосли, о котором отзывались как о «весьма честном, трезвом и трудолюбивом» человеке, работая со своими людьми, обнаружил небольшую бумажную книжечку, между стропилами и черепичным покрытием. Эта книжечка или буклет, состояла из шести сшитых вместе листов бумаги. Католическое исповедание веры, изложенное в четырнадцати статьях, стало впоследствии известно как духовное завещание Джона Шекспира¹.

В 1784 году гид по шекспировским местам Джон Джорден снял копию с этого «Завещания» и через стрэтфордского священника Джеймса Дейвенпорта переслал ее Эдмунду Мэлоуну, собирателю шекспировских документов, основателю научного шекспироведения. Хотя в копии отсутствовала первая страница, Мэлоун поместил документ во второй части «Пьес и поэм Уильяма Шекспира», изданных под его редакцией в 1790 году. Тем временем Мэлоуну переслали из Стрэтфорда текст копии уже в полном виде, но не смогли внятно ответить, каким образом Джорден восполнил лакуну. Мэлоун опубликовал недостающие статьи «Завещания» в своих «Исправлениях и дополнениях», однако спустя несколько лет совершенно разочаровался в подлинности всего документа.

После смерти Мэлоуна в его бумагах не нашлось ни копии, ни оригинала. Еще одно загадочное исчезновение шекспировского документа или, в данном случае, подделки, поскольку уже в XVIII веке они начали активно изготовляться. Тиражирование фальсификаций продолжат как стрэтфордианцы, так и их противники.

Впрочем, в случае с «Завещанием» в XX веке имела место частичная реабилитация. В Британском музее нашелся его испанский вариант — «Последняя воля души, составленная во исцеление христианина, с тем чтобы обезопасить его от соблазнов диавола в смертный час». Автор — Карло Борромео, кардинал и архиепископ Милана, умерший в 1584 году. Отпечатано было несколько тысяч копий, неизвестно, сколько из них были доставлены в Англию «во исцеление» английских католиков, среди которых мог оказаться и Джон Шекспир.

В той книжечке, которую доставили Мэлоуну, поддельной, разумеется, была первая страница. Под стропилами ее не оказалось, а Джорден хотел представить документ в полном виде и дописал недостающее. Любопытно сравнить его попытку католической стилизации с тем, что написано Карло Борромео. Джорден угадал общее направление мысли в первых трех статьях. Естественно, что начинаться такого рода «Духовное завещание» должно было подтверждением собственной истинной веры и готовностью исполнить всё, что требуется от доброго христианина, дабы очиститься от земной скверны. Но суть этих требований католик Борромео и стилизующийся под католицизм, но исповедующий англиканство Джорден изложили по-разному. Расхождение настолько разительно и так много говорит о духе конфессиональных разногласий, что сравним начало второй статьи.

У Джордена:

Сим я, Джон Шекспир, заявляю, признаю и исповедуюсь в том, что в прошедшей жизни моей был наисквернейшим грешником и посему недостоин прощения без истинного и чистосердечного покаяния в грехах оных.

У Борромео:

Во-вторых, этим моим завещанием я заявляю, что при смерти моей я приобщусь таинствам покаяния и исповеди; если же по какому-либо случаю не в состоянии буду причаститься и исповедаться, посредством настоящего свидетельства я решаюсь с этого мгновения и на тот случай совершить причастие в сердце своем, обвиняя себя во всех прегрешениях моих...

Джорден понял цель такого документа, но ограничил ее разъяснение первой статьей. «Завещание» составлено на случай безвременной смерти и невозможности очиститься последним покаянием: если «срезан буду во цвете грехов моих... не подготовлен буду к ужасному испытанию сему через причастие, покаяние, пост, молитву или какое-нибудь иное очищение...».

Джорден упустил из виду главное слово — «таинство». Совершить причастие и покаяние (как сказано у Джордена) и приобщиться «таинствам покаяния и исповеди» (как сказано у Борромео) — огромная разница, суть догматического расхождения двух христианских конфессий. Согласно католической вере (как и православной) таинств — семь. У протестантов — три. Таинство — это обряд, предполагающий особое значение и в силу его важности для человека — непосредственное присутствие Бога. Протестанты безусловно полагают такими моментами человеческой жизни крещение, причастие, брак. Причастие вызывает самые яростные споры, поскольку конфессии сильно расходятся в том, как понимать суть этого обряда. В англиканском догмате веры толкованию причастия посвящена статья 28. В ней говорится о том, что пресуществление, то есть изменение сущности хлеба и вина, предлагаемых принимающему причастие, невозможно. Это не кровь и плоть Господа, а хлеб и вино. Буквальное же (католическое) понимание не содержится в Священном Писании и противно ему. Понимать причастие следует лишь в переносном — «небесном и духовном смысле» (after a heavenly andspiritual manner).

Догмат англиканской веры — 39 статей — был окончательно утвержден в 1571 году, то есть в тот момент, когда конфессиональный вопрос обрел политическую остроту. Составлен он архиепископом Крэнмером, сожженным в 1556-м. Глядя в огонь, духовный отец англиканства отказался признать «пресуществление» и с тем взошел на костер.

Догматические споры только стороннему взгляду кажутся сосредоточенными на букве и лишенными того значения, которое им придавали. Для участника споров каждая формулировка светилась смыслом и сочилась кровью. Отвергнуть «пресуществление» значило бросить вызов формализму и буквализму католической обрядности, в которой Дух более не живет, где место Бога заняла Римская церковь, ложно полагающая, что всё исходящее из ее рук исполнено Божественного присутствия. Свершить таинство якобы достаточно, чтобы спасти душу, а отсюда один шаг до индульгенций, продажа которых и стала спичкой, воспламенившей пламя Реформации.

«Духовное завещание», составленное Карло Борромео, скорее всего — тоже индульгенция, написанная для жителей протестантских стран, которым перед лицом смерти едва ли удастся найти католического пастора для свершения нужных таинств. Можно позаботиться заранее и приобрести прощение. Интересно, по какой цене оно продавалось в этот раз и внесло ли свою лепту в разорение Джона Шекспира?

Гармоническая вера в милостивого и готового к прощению Господа в стилизации Джордена невольно нарушается неуместными нотами протестантской суровости: в «жизни моей был наисквернейшим грешником и посему недостоин прощения без истинного и чистосердечного покаяния в грехах оных». Католик сосредоточен на милосердии Бога, протестант — на мерзости собственного греха. Католик верит в таинство исповеди, протестант — в покаяние перед Богом.

Такое вот «Духовное завещание» оставил Джон Шекспир. Только действительно ли он прятал его под стропилами своего дома? И было ли его имя вписано в стандартный текст его рукой? А что стояло под текстом — подлинная подпись или опять циркуль перчаточника?

Эти вопросы мы можем задавать бесконечно, понимая, что ответа нет в отсутствие самого документа, предположение о подлинности которого, однако, высвечивает то, что вполне вероятно: Джон Шекспир родился католиком и умер им. Упорный нонконформизм выглядит единственным имеющимся в нашем распоряжении объяснением его разорения, прервавшего образование его сына Уильяма.

Но с чего это преуспевший фермер, богатый перчаточник и стрэтфордский бейлиф, весельчак Джон (merry cheek’d — таким он запомнился современнику) поставил благополучие семьи на кон богословской распри?

До поры до времени он вполне умел ладить с англиканством, как и другие члены городского совета, и быть конформистом, готовым на жертвы новым требованиям. Даже приносить их вплоть до того, что должно было казаться осквернением храма, когда в церкви Святой Троицы, а потом в часовне гильдии Святого Креста сбивали фрески, уродовали их и забеливали. Как раз в те годы Джон исполнял должность казначея и должен был отпускать деньги на подобное непотребство. А потом воспротивился, когда отношения двух вер пошли на разрыв, с крестьянским упорством закоснел в старой вере, предпочтя спасение души даже тому, с чем крестьянское сознание расстается труднее всего — с землей. Может быть, так оно и было...

Разделял ли сын отцовскую веру? Священник Ричард Дейвис (умер в 1708 году) оставил одно из ранних свидетельств, видимо, основанных на местных преданиях: «Он умер папистом». В таком случае Уильям Шекспир не изменил вере, если не в обряде, то в духе которой был рожден. Или он поступил в отношении веры так же, как поступал в своем драматическом творчестве (особенно в ранние годы): делал вид, что ничего не меняется, всё на своих местах, хотя, по сути, всё из-под его пера выходило поразительно новым и ранее небывалым.

Пьесы не дают ответа на вопрос о вероисповедании их автора. Или предлагают слишком много возможностей, видимо в силу пресловутой шекспировской negative capability — способности не обнаруживать свое присутствие. Одни считают Шекспира католиком, другие — сторонником англиканства, в ритуале которого он прожил жизнь. Он явно не был пуританином и, возможно, набросал по этому поводу один из самых своих сатирических портретов (жанр, ему в целом не свойственный) — Мальволио в «Двенадцатой ночи».

Существуют и более экзотические предположения, явившиеся в наше приверженное сенсациям время: а не склонился ли он в буддизм или иудаизм... Православным его пока не объявляли, но мысль о том, что Шекспир был русским, высказана в пародийно-блестящем эссе посла Великобритании в России и шекспироведа-любителя сэра Энтони Брентона (Вопросы литературы. 2007. № 4).

Существует версия о том, что Шекспиру довелось пожить в католической среде, когда он был вынужден бросить школу, и до того, как появился в Лондоне.

Примечания

1. Шенбаум С. Шекспир. Краткая документальная биография / Пер. А.А. Аникста и А.Л. Величанского. М., 1985. С. 79.