Глава 11. «Генрих VI» (часть первая)

Если следовать хронологии описываемых событий, то за «Генрихом V» идут три пьесы, посвященные долгому, неспокойному и трагическому царствованию Генриха VI, несчастного сына победоносного Генриха V. Они относятся к числу самых первых пьес, написанных Шекспиром, и созданы между 1590 и 1592 гг.

Худшая из трех — первая часть «Генриха VI». В ней столько недостатков, что многие шекспироведы считают ее не совсем шекспировской; скорее всего, драматург просто переделывал уже существовавшую пьесу.

Кое-кто предполагает, что Шекспир написал две пьесы (которые сейчас называются второй и третьей частями «Генриха VI»), посвященные гражданским войнам в Англии 1450—1460-х гг. Затем драматург (возможно, повинуясь импульсу) вернулся к более старой пьесе, посвященной событиям начала царствования Генриха VI, и сделал из нее первую часть «Генриха VI», внеся поправки, которые должны были обеспечить ее стыковку с двумя другими частями.

Действительно, в 1592 г. (примерно тогда, когда создавалась первая часть «Генриха VI») Роберти Грин написал язвительный памфлет, один фрагмент которого, похоже, посвящен Шекспиру. Некоторые думают, что гнев Грина был вызван переделкой Шекспиром этой пьесы. Может быть, ее автором был Грин, который возражал против изменений своего творения (как на его месте поступил бы любой писатель)? Скорее всего, мы уже никогда не узнаем ни подробностей, ни ответа на этот вопрос.

«...Генриха кончине обрекли!»

Первая часть «Генриха VI» начинается похоронами Генриха V в Вестминстерском аббатстве, состоявшимися в сентябре 1422 г., через два года после триумфального финала «Генриха V».

На сцену под похоронную музыку выносят гроб с телом короля. Английские вельможи оплакивают потерю. Первый из них говорит:

Кометы, вестницы судьбы народов,
Взмахните косами волос хрустальных,
Бичуйте возмутившиеся звезды,
Что Генриха кончине обрекли!

      Акт I, сцена 1, строки 2—5 (перевод Е.Н. Бируковой)

Говорящего зовут Джон, герцог Бедфорд; он — старший из оставшихся в живых братьев короля. Бедфорд был второстепенным участником битвы при Шрусбери, описанной в первой части «Генриха IV» (там он еще Джон Ланкастерский); зато во второй части «Генриха IV» его роль карателя мятежников намного значительнее.

В «Генрихе V» он описан под именем герцога Бедфорда (этот титул был ему пожалован после восшествия Генриха на престол). Данная пьеса — четвертая, в которой участвует этот персонаж.

«Хитрые французы...»

Бедфорду отвечают его младший брат Хамфри [в этом переводе — Хемфри. — Е.К.] Глостер, который командовал действиями саперов при осаде Арфлера в «Генрихе V», а позже был ранен в битве при Азенкуре, и Томас Бофорт, герцог Эксетер, также сражавшийся при Азенкуре.

Эксетер не поддерживает мнение Бедфорда о том, что в смерти Генриха виноваты звезды (они же судьба или Божья воля). Он говорит:

Иль допустить, что хитрые французы
Из страха подлого прибегли к чарам
И колдовством ему наслали смерть?

      Акт I, сцена 1, строки 25—27

В этих словах главный смысл пьесы, цель которой — объяснить, каким образом французы ухитрились победить англичан. Для английских патриотов это было загадкой; ведь битва при Азенкуре показала, что англичане могут победить значительно превосходящих их в численности французов. Эти патриоты не обращали внимания на то, что у французов не было достойных руководителей и что во Франции много лет шла гражданская война. Достаточно было прекратить эту войну и найти умелых полководцев, чтобы ситуация изменилась, однако это тоже никому в голову не приходило.

Куда естественнее было объяснить победы французов колдовством. Это одна из двух главных причин поражения англичан (как выяснится уже по ходу пьесы).

«Молитвы церкви...»

Четвертый участник беседы духовное лицо, он так говорит о покойном короле:

Во имя Бога Сил сражался он:
Ему успех молитвы церкви дали.

      Акт I, сцена 1, строки 31—32

Это епископ Уинчестерский Генри Бофорт. Он — второй из троих сыновей Джона Гонта от третьей и последней жены Катерины Суинфорд и, следовательно, старший брат того самого Томаса Эксетера, которому принадлежала предыдущая реплика.

И Уинчестер, и Эксетер единокровные братья Генриха IV и приходятся покойному Генриху V дядьями.

Генри Бофорт занимал важные посты в администрации Генриха IV; так, в 1403 г. он стал канцлером и епископом Уинчестерским, получив один из высших титулов в английской церковной иерархии.

В 1405 г. он оставил пост канцлера и перешел на службу к принцу Уэльскому (будущему Генриху V), в чем сказалась главная черта характера этого человека: холодная расчетливость и неуемное честолюбие. Когда в 1413 г. Генрих V унаследовал корону, Уинчестер снова стал канцлером, но в 1417 г. опять подал в отставку ради того, чтобы принять участие в знаменитом Констанцском соборе, проходившем на юго-западе Германии. В результате он вернулся оттуда кардиналом.

При жизни Генриха власть Уинчестера была ограниченна; властный король не слишком доверял ему и в конце концов заставил отказаться от поста кардинала. Однако после смерти Генриха среди ближайших родственников нового короля-мальчика должна была начаться борьба. Уинчестер тоже собирался вмешаться в эту борьбу: во-первых, он был способным человеком; во-вторых, занимал высокий чин в церковной иерархии и, в-третьих (возможно, это главное), был несметно богат.

«Безвольный государь...»

Скорее всего, борьбу за опеку над новым королем и, следовательно, за власть над Англией будут вести именно эти четверо, присутствующие на сцене: два дяди Генриха VI (Бедфорд и Глостер) и два его двоюродных деда (Уинчестер и Эксетер). Но Бедфорд и Эксетер прежде всего воины; они не желают ввязываться в опасные политические интриги.

Следовательно, остаются два профессиональных политика — Глостер и Уинчестер. Оба являются потомками Джона Гонта (Глостер — внук, а Уинчестер — сын), но от разных жен, а потому соперничают не на жизнь, а на смерть.

Глостер тут же набрасывается на Уинчестера, отвечая на его замечание, что успех покойного короля объясняется «молитвами церкви». Он говорит:

Что церковь? Не молись попы так рьяно,
Не кончилась бы жизнь его так рано.
Безвольный государь желанен вам,
Который слушался бы вас, как школьник.

      Акт I, сцена 1, строки 33—36

Он намекает на то, что Уинчестер молился не столько о победах, сколько о смерти Генриха, которой желал всей душой. С этим можно согласиться: при жизни Генриха Уинчестер не мог в полной мере удовлетворить свое честолюбие и втайне ненавидел человека, заставившего его отказаться от звания кардинала.

Реплика Глостера о «безвольном принце» [так в оригинале. — Е.К.] является предсказанием того, что случится с королем-мальчиком. Конечно, сам Глостер этого еще не знает, но публике прекрасно известно, что, повзрослев, Генрих VI станет чрезвычайно набожным и будет ненавидеть войну, то есть будет «безвольным» и окажется под каблуком у Уинчестера.

«Ты протектор...»

Уинчестер желчно отвечает:
Чего б мы ни желали — ты протектор
И хочешь править принцем и страной.
Твоя жена горда...

      Акт I, сцена 1, строки 37—39

Согласно завещанию Генриха V, Джон Бедфорд становился командующим вооруженными силами во Франции, а Хамфри Глостер должен был отвечать за внутренние дела. Кроме того, он был обязан защищать маленького Генриха VI — следовательно, становился лордом-протектором (буквально: «защитником»). Звание лорда-протектора делает Глостера самым влиятельным человеком в стране, и Уинчестер это прекрасно понимает.

К несчастью для себя, Глостер (не менее честолюбивый, чем Уинчестер) был плохим политиком и интриговать не умел.

(Реплика Уинчестера о жене Глостера здесь совершенно неуместна, но она готовит почву для событий, описанных во второй части «Генриха VI». Возможно, это одна из вставок, сделанных Шекспиром для более тесной связи этой пьесы с двумя последующими.)

Этот эпизод, следующий сразу за репликой о колдовстве, наглядно демонстрирует, по мнению англичан, вторую половину поражения во Франции. Свирепая грызня английских лордов за власть отвлекала страну от военных действий. Что ж, по крайней мере, это объясняло проигрыш войны более убедительно, чем колдовство.

«...Чем Цезарева»

Бедфорд пытается успокоить ссорящихся. Он нетерпеливо говорит:

Оставьте распрю и смиритесь духом.

      Акт I, сцена 1, строка 44

Бедфорд тогда действительно был миротворцем; точнее, пытался играть эту роль, но дела во Франции занимали слишком много времени, так что на улаживание внутренних дел его уже не хватало.

Бедфорд старается продолжить разговор о похоронах и говорит о покойном короле:

Звезда твоей души славнее будет,
Чем Цезарева...

      Акт I, сцена 1, строки 55—56

Это цитата из «Метаморфоз» Овидия, где говорится, что после убийства Цезаря его душа превратилась в звезду.

В действительности Бедфорд взял на себя роль миротворца далеко не сразу. После жестокой ссоры между Глостером и Уинчестером в стране началась гражданская война, заставившая Бедфорда спешно вернуться из Франции, но это произошло только в апреле 1425 г., через два с половиной года после смерти Генриха V.

Конечно, уплотнять время в исторических драмах необходимо, и одного этого недостаточно, чтобы назвать пьесу неудачной. Однако в первой части «Генриха VI» это уплотнение доведено до абсурда, в результате чего реальная картина сильно искажается. В других исторических хрониках Шекспир не позволяет себе так далеко отклоняться от летописей; именно это является главным доводом литературоведов, доказывающих, что пьеса написана не Шекспиром; он лишь слегка переделал ее.

«...Злые вести»

Теперь, когда две главные причины потери Франции названы (колдовство и междоусобицы), мы тут же видим их последствия.

Прибывает гонец из Франции и сообщает:

Из Франции принес я злые вести:
Потери, неудачи, пораженья.
Шампань, Гюйенну [Гиень], Реймс и Орлеан,
Жизор, Париж, Пуатье мы потеряли.

      Акт I, сцена 1, строки 58—61

Складывается впечатление, что все это произошло за одну ночь, после смерти Генриха V. Однако англичане удерживали Орлеан вплоть до 1429 г., целых семь лет после смерти Генриха; описанию сражения за этот город будет посвящена значительная часть пьесы. Что же касается Парижа, то французы отбили его лишь в 1437 г., через пятнадцать лет после смерти Генриха V.

Конечно, перечень названий не следует понимать буквально. Это просто скорбь от потерь, откат маятника после блистательных побед Генриха. Гонец также во всем винит внутренние междоусобицы и говорит:

По войску ходят слухи,
Что здесь на партии разбились вы.
В то время как спешить на битву надо,
О полководцах вы ведете споры...

      Акт I, сцена 1, строки 70—73

«...Карл, дофин»

Прибывает второй гонец с еще более неутешительными новостями:

Был в Реймсе коронован Карл, дофин,
В союзе он с бастардом Орлеанским,
Рене, Анжуйский герцог, за него;
Спешит к нему и герцог Алансонский.

      Акт I, сцена 1, строки 92—95

Дофин Карл — тот самый младший сын Карла VI, который был лишен престола по договору в Труа. Престола он был лишен, но не канул в небытие.

Дофин оставался в Бурже, городе в центральной Франции, куда его отвезли, когда сначала бургиньоны, а затем англичане взяли Париж. Его поддерживала та часть Франции, которая не принадлежала ни англичанам, ни бургундцам.

Карл VI Французский, правивший сорок два года и большую часть этого времени страдавший безумием, умер 21 октября 1422 г., менее чем через два месяца после смерти Генриха V. (Этого ничтожного срока Генриху не хватило, чтобы реализовать свою заветную мечту — короноваться в Реймсе и стать королем Франции.)

1 сентября 1422 г. английским королем стал малолетний сын Генриха, Генрих VI. На тех французских территориях, которыми владели англичане, Генриха VI также признали королем Франции.

В ноябре 1422 г. дофин Карл короновал сам себя в Пуатье и теоретически стал Карлом VII. Однако народ отказался признать его законным королем. Для этого требовалась официальная коронация в Реймсе, проведенная по освященному веками обряду, а Реймс находился в руках англичан. (Впрочем, Генрих VI тоже не был коронован в Реймсе.)

Поэтому Карл оставался просто дофином вплоть до 17 июля 1429 г., когда его наконец короновали в Реймсском соборе. Но это случилось только через семь лет после смерти Генриха V, а не в день его похорон.

Среди лиц, упомянутых в этом отрывке, значится бастард Орлеанский. Это Жан, герцог Дюнуа. Он был незаконным сыном Луи Орлеанского, убитого Жаном Бесстрашным Бургундским; следовательно, Дюнуа приходился единокровным братом тому самому Карлу (Шарлю) Орлеанскому, который был взят в плен при Азенкуре.

Дюнуа был способным полководцем; в 1420 г., после подписания договора в Труа, он объединил силы дофина. Впервые имя бастарда Орлеанского стало известно в 1427 г. (через пять лет после похорон Генриха V), когда англичане осадили город Монтаржи, находящийся в 65 милях (104 км) к югу от Парижа.

Другие осажденные города могли ждать помощи целую вечность; у французов не было ни сил, ни желания выручать их. В качестве примера можно привести Арфлер, Руан и Мез. Однако на этот раз дофин направил к Монтаржи «армию избавления» под командованием Дюнуа, и тот провел операцию столь успешно, что англичане понесли тяжелые потери и были вынуждены снять осаду.

Ренье, герцог Анжуйский, более известен как Рене I Добрый. На самом деле в год смерти Генриха V ему было всего тринадцать лет, а титул герцога Анжуйского он унаследовал только в 1434 г. Ренье упомянут здесь не потому, что в то время представлял собой важную фигуру, а потому, что был отцом женщины, которой позже было суждено стать английской королевой и погубить страну.

Герцог Алансонский — это Жан II, сын и наследник Жана I Алансонского, согласно легенде убитого при Азенкуре после поединка с Генрихом V. Жану младшему к моменту смерти Генриха также было только тринадцать лет.

«...Толботом достойным...»

Затем прибывает третий гонец с сообщением о конкретном сражении. Он говорит:

О лорды! Я сейчас умножу слезы,
Что льете вы над гробом государя,
Вам рассказав о злополучной битве
Меж Толботом достойным и врагами.

      Акт I, сцена 1, строки 105—106

Настоящим героем первой части «Генриха VI» является именно Толбот. Можно сказать, что эта пьеса имеет большое сходство с фильмом «Зеленые береты»; Толбот — тот же герой Джона Уэйна.

Джон Толбот принадлежал к аристократическому английскому роду; он был вторым сыном четвертого барона Толбота. Его жизнь — настоящая хроника войны, потому что этот человек был рожден для битвы. В царствование Генриха IV он воевал в Уэльсе, а в год битвы при Азенкуре командовал экспедиционным корпусом в Ирландии.

Впервые Толбот прибыл во Францию в 1419 г., через четыре года после битвы при Азенкуре, а после смерти Генриха V стал главной ударной силой английской армии. Он одержал победы в сорока стычках и сражениях и считался непобедимым.

Впервые его имя упоминается в этой пьесе в связи с поворотным моментом войны — осадой Орлеана. Эта осада началась в 1429 г., через шесть лет после смерти Генриха V, когда англичане (несмотря на все, сказанное в первой сцене) еще наступали.

Бедфорд набрал около десяти тысяч солдат, которые подошли к стенам Орлеана 12 октября 1428 г. и осадили город. Эта осада, длившаяся полгода, решила судьбу Столетней войны.

Орлеан расположен в среднем течении Луары, в 70 милях (112 км) к югу от Парижа, как раз на полпути между Парижем и Буржем, где находился двор дофина.

Если бы Орлеан удалось взять, ничто не помешало бы англичанам устремиться на юг. Французы, которые потерпели столько поражений, что это неоднократно могло бы сломить дух нации, понимали, что это последняя соломинка и на кон (хотя бы временно) поставлена судьба страны.

В этой осаде принимали участие многие видные английские полководцы, в том числе и непобедимый Джон Толбот. В то время ему было около сорока лет.

«Осаду сняв...»

Однако осаду Орлеана пришлось прекратить. Позже мы убедимся, что это произошло при весьма необычных обстоятельствах. Во-первых, Толбот не сумел одержать победу. Третий гонец объясняет:

Десятого числа наш грозный лорд,
Осаду сняв, ушел от Орлеана.
Шесть тысяч войска он имел, не больше,
Когда французов двадцать с лишним тысяч
Напали, быстро окружив его.

      Акт I, сцена 1, строки 110—114

Согласно легенде, рассказанной третьим гонцом, Толбот три часа сражался с противником, численно превосходившим его вчетверо, и лично убил многих. (Впоследствии поклонники назвали его «английским Ахиллом».)

Но на самом деле события развивались иначе. Можно быть героем и при этом совершать неразумные поступки. Версия, изложенная в этой пьесе, не имеет ничего общего с фактами. Толбот не попал в окружение и мог легко избежать сражения, когда столкнулся с французским отрядом (насчитывавшим всего восемь тысяч, а не двадцать три) у Патэ, примерно в 15 милях (24 км) к северо-западу от Орлеана. Это случилось в июле 1429 г., а не 10 августа, как сказано в пьесе.

Беда заключалась в том, что Толбот после отступления от Орлеана чувствовал себя униженным и решил сразиться с противником при соотношении три к четырем (а вовсе не один к четырем, как указано в пьесе). Конечно, домоседы любят потолковать о чести, но никому не нужная битва при Патэ унесла жизнь двух тысяч английских солдат; Толбот заплатил слишком высокую цену за желание отомстить унизившему его врагу.

«...Сэр Джон Фастолф»

Толбот потерпел поражение не только потому, что попал в окружение в результате засады, но и в результате измены. Третий гонец объясняет, что стойко сражавшийся Толбот непременно одержал бы победу, если бы не трусость некоего сэра Джона Фастолфа.

Победа наша славно б завершилась,
Когда бы не был трусом сэр Джон Фастолф.
Он, будучи поставлен в арьергарде,
Чтоб в нужный миг прийти на помощь войску,
Бежал, как трус, не обнажив меча.

      Акт I, сцена 1, строки 131—134

На самом деле имеется в виду не рыцарь Фальстаф, а сэр Джон Фастолф (так его называют в других изданиях пьесы). (Именно этот эпизод и несколько других заставили Шекспира назвать так своего величайшего комического персонажа, участвующего в первой и второй частях «Генриха IV»).

Увы, этот эпизод оставил пятно на репутации честного и храброго офицера, которого сделали козлом отпущения, дабы оправдать поражение Толбота.

Фастолф отличился в битве при Азенкуре и преданно служил Генриху V, будучи его представителем в Нормандии. Он храбро дрался и при осаде Ордеана, победив в так называемой «селедочной битве», состоявшейся в феврале 1429 г. Такое название битва получила потому, что английская колонна везла съестные припасы войскам, осаждавшим Орлеан. На нее напали французы из «армии избавления», но благодаря умелому командованию Фастолфа атака была отбита. Однако в ходе схватки разбили несколько бочонков, и селедка рассыпалась по всему полю боя.

Когда колонна отступала к Патэ, Фастолф командовал арьергардом. Будучи вдумчивым военачальником, а не отчаянным рубакой, как Толбот, он убеждал, что разумнее всего ускорить темпы отступления, чтобы избежать встречи с французами; это позволило бы сохранить армию и использовать ее в более выгодной обстановке. Но пока он спорил с Толботом, французы атаковали, и спокойное отступление стало невозможно. Те англичане, которые считали, что один британский солдат равен десяти французам, сочли совет Фастолфа изменой и обвинили его в поражении Толбота. Перед нами еще один пример явления, хорошо известного людям, изучавшим историю. Когда глупость называют проявлением патриотизма, проявлять благоразумие опасно.

«Валлонец подлый...»

Среди потерь значится имя и самого Толбота. Случившееся описывает третий гонец:

Валлонец подлый, угождая Карлу,
Направил в спину Толбота копье...

      Акт I, сцена 1, строки 137—138

Валлонами называют франкоговорящих обитателей юга Бельгии. Во времена Толбота эта часть Франции принадлежала бургундцам, а валлоны вовсе не стремились сражаться за французов.

Однако во времена Шекспира валлоны, которые были католиками, склонялись к союзу с испанцами, пытавшимися подавить мощное восстание голландских протестантов, которых, в свою очередь, поддерживали англичане. Возможно, здесь слово «валлон» применено просто в уничижительном смысле, и елизаветинская публика это хорошо понимала.

«...Лорды Скелс и Хенгерфорд»

Но Толбот не убит. Третий гонец сообщает:

О нет, он жив, хотя захвачен в плен,
С ним взяты лорды Скелс и Хенгерфорд...

      Акт I, сцена 1, строки 145—146

Лорд Уолтер Хангерфорд [в переводе — Хенгерфорд. — Е.К.] служил с Генрихом V во Франции и был участником битвы при Азенкуре. Это он, а не Уэстморленд перед началом сражения мечтал о подкреплениях в десять тысяч человек.

Толбот, Хангерфорд и Скейлс [то есть Томас де Скейлс, в переводе — Скелс. — Е.К.] провели в плену много лет. Скейлс появляется также в эпизодической роли во второй части «Генриха VI».

«Граф Солсбери...»

Хотя первый гонец сообщил о потере Орлеана (который на самом деле никогда не принадлежал англичанам, так что речь могла идти только о снятии осады), а третий гонец принес весть о поражении Толбота, что случилось уже после снятия этой осады, внезапно мы возвращаемся в то время, когда осада Орлеана еще продолжается.

Когда Бедфорд клянется вернуться во Францию с новой армией, третий гонец говорит:

Спешите же: в осаде Орлеан:
Устало и ослабло наше войско;
Граф Солсбери о подкрепленье просит...

      Акт I, сцена 1, строки 157—159

Солсбери (Томас де Монтегью, четвертый граф Солсбери) появлялся в «Генрихе V» как раз перед битвой при Азенкуре. После смерти Генриха V Солсбери был первым заместителем Бедфорда во Франции; именно он командовал англичанами, осадившими Орлеан.

«В Элтем...»

Оплакивающие Генриха расходятся: Бедфорд идет собирать армию, а Глостер — готовить коронацию Генриха VI. Эксетер говорит:

Я — в Элтем, к молодому государю;
Ведь избран я в наставники ему...

      Акт I, сцена 1, строки 170—171

Элтем — восточный пригород столицы, находящийся в 11 милях (18 км) от центра Лондона.

Уинчестер, видя, что Бедфорд занят войной, а Глостер и Эксетер — хлопотами о малолетнем короле, чувствует, что его обошли, но не намерен сдаваться. Оставшись один, он бормочет себе под нос:

У каждого свой пост, своя забота;
Лишь я один забыт и обездолен,
Но не останусь долго не у дел...

      Акт I, сцена 1, строки 173—175

«Историк Фруассар...»

Действие перемещается во Францию, где дофин и его окружение пребывают в прекрасном настроении, потому что англичанам, у которых не хватает ни бойцов, ни припасов, не удастся долго осаждать Орлеан.

Французы наступают, но, несмотря на обычное десятикратное численное превосходство, бегут, понеся большие потери. (Во всех английских легендах ощущается отзвук битвы при Азенкуре.)

Алансон говорит:

Историк Фруассар нам сообщает,
Что Англия Роландов, Оливье
При Эдуарде Третьем порождала.
Теперь мы убедились: это правда.
Как на подбор, Самсонов, Голиафов
Шлет против нас — один десятка стоит!

      Акт I, сцена 2, строки 29—34

Жан Фруассар — французский историк, который посетил Англию, Шотландию и Италию, а затем написал книгу под названием «Хроники Франции, Англии, Шотландии и Испании», охватывавшую историю этих стран с 1325 по 1400 г. и включавшую описание первого этапа Столетней войны и сражений времен Эдуарда III.

Оливье и Роланд — главные герои «Песни о Роланде», легенды времен Карла Великого. Они — такие же сказочные богатыри, как и рыцари Круглого стола, при необходимости способные сражаться один с десятью. Конечно, то же самое было под силу библейским силачам Самсону и Голиафу.

Цель этого фрагмента пьесы ясна: автору нужно доказать, что французы просто не способны победить англичан в честной борьбе даже в том случае, если англичане истощены, потеряли своего лучшего воина (Толбота) и численно вдесятеро уступают противнику.

Но тогда почему же они терпят поражение? Ответ дается немедленно.

«Святую девушку...»

Конечно, это колдовство.

Прибывает бастард Орлеанский (он же Дюнуа) и говорит:

Но не тревожьтесь: помощь вам близка.
Святую девушку я к вам привел.
Видение, ниспосланное с неба,
Велело ей избавить Орлеан
От этой изнурительной осады
И англичан из Франции прогнать.

      Акт I, сцена 2, строки 50—54

Конечно, святая девушка — это Жанна д'Арк, одна из самых удивительных личностей в истории. Если бы она была персонажем литературного произведения, все решили бы, что автор явно переусердствовал.

Жанна родилась в 1412 г. в Домреми, в 160 милях (260 км) от Парижа; название этой деревни известно лишь потому, что там родилась эта героиня. Ее настоящее имя Жанна Дарк, но со временем букву «д» стали писать через апостроф, словно она была дворянского происхождения и родилась в Арке. Конечно, это не так, но традиция слишком сильна, и дело уже не исправишь.

Кроме того, Жанну называли по-французски Joan la Pucelle (Жанна Девственница), поскольку она оставалась девушкой, и это помогало ей, потому что соответствовало имиджу святой девы, вдохновленной Небесами. Шекспир называет ее именно так; все ее реплики озаглавлены «Pucelle». Более того, место ее рождения сейчас называется Домреми-ля-Пюсель. Поскольку ее самый известный подвиг был совершен во время осады Орлеана, ее также называют Орлеанской девой.

В подростковом возрасте у Жанны были видения, в которых она представляла себя спасительницей Франции. Когда в 1428 г. эти видения заставили ее действовать, дофин еще не был коронован в Реймсе, хотя после смерти его отца прошло целых шесть лет. Более того, потеря Орлеана могла закончиться его окончательным поражением. Жанна решила действовать безотлагательно; она считала своей миссией снятие осады с Орлеана и коронацию дофина.

Тогда дофин находился в Шиноне, в 90 милях (144 км) к юго-западу от Орлеана (а не в самом Орлеане, как изображено в пьесе) и в 270 милях (430 км) от Домреми. В январе 1429 г. Жанна оставила Домреми и 24 февраля 1429 г. прибыла в Шинон. Для этого ей пришлось пересечь территорию, контролируемую англичанами, и она переоделась в мужское платье, чтобы избежать опасностей, в те времена (впрочем, и в нынешние тоже) подстерегавших девушку при встрече с солдатами.

«Ты амазонка!»

Отношение Шекспира к Жанне д'Арк сбивает нас с толку. Мы привыкли к точке зрения французов, считавших ее героиней и святой. (Кстати, она действительно святая. Жанну канонизировали в 1920 г., но к тому времени Шекспир уже триста лет лежал в могиле.)

Англичане же считали ее ведьмой. Когда Жанна попала к ним в плен, они обращались с ней соответствующим образом. Шекспир тоже относился к ней как к ведьме, и нельзя было требовать от него другого, поскольку он хотел увидеть свою пьесу на сцене. Поэтому он чудовищно исказил биографию Жанны (или воспользовался биографией, чудовищно искаженной до него).

Так, у Шекспира Жанна, чтобы доказать дофину существование своей миссии, вооружается мечом и не только вступает с дофином в поединок, но побеждает его (это, несомненно, доказывает, что она колдунья; иначе женщине мужчину не победить — даже если это всего лишь француз). Побежденный ею дофин восклицает:

Стой! Руку опусти! Ты амазонка!
Мечом Деборы бьешься ты со мной.

      Акт I, сцена 2, строки 104—105

Амазонки — женщины-воины из греческих народов, а Дебора — женщина-судья из ранней истории Иудеи, которая нанесла поражение хананеям, хотя сама в руки оружие не брала. Хотя Шекспир сравнивает Жанну с Деборой иронически, тем не менее сравнение весьма уместное.

Можно не говорить, что в действительности никакого поединка не было. Сразу после прибытия ко двору дофина высшие церковные власти почти месяц проверяли ее искренность. В конце концов священники посоветовали дофину использовать способности Жанны в Орлеане. Это вовсе не значит, что ей поверили; просто решили, что хуже не будет. Если французов воодушевит дева, заявляющая, что она послана Небом, а англичане, наоборот, утратят боевой пыл, то это пойдет на пользу Франции. А если так, то какая разница, послана она Небом или нет?

«Настанет сразу ясная погода...»

Жанна продолжает предъявлять французам доказательства своей святости. Она заявляет:

Настанет сразу ясная погода,
Как только я приму в войне участье.

      Акт I, сцена 2, строки 131—132

[В оригинале: «Теперь, когда я приняла участие в войне, ждите наступления лета святого Мартина, дней Альционы¹» (точнее, дней зимородка, поскольку слово «halcyon» написано со строчной буквы). — Е.К.]

«Лето святого Мартина» — французский аналог американского выражения «индейское лето» [и русского «бабье лето». — Е.К.], период теплой погоды в ноябре, после которого, как правило, наступают первые морозы. Этот период короток, но, поскольку он наступает, когда в воздухе уже чувствуется приближение зимы, им очень дорожат; это время кажется более теплым и безветренным, чем бывает в действительности.

Упоминание лета святого Мартина возвращает нас к древнему обычаю называть дни месяца по именам святых. День святого Мартина Турского празднуют 11 ноября; именно в этот день обычно и приходит потепление.

Выражение же «дни Альционы» восходит к греческим мифам. Супруги очень любили друг друга. Когда Кеик отправился в путешествие, не вняв просьбам жены и не взяв ее с собой, и погиб при кораблекрушении, Алкиона бросилась в море и утонула.

Сочувствовавшие им боги превратили супругов в зимородков. Затем греки усложнили миф и придумали, что зимородки откладывают яйца в гнездо, которое плавает по морю. В память о древней трагедии боги на две недели успокаивают море, чтобы волнение не повредило яйцам. Обычно это бывает в зимнее солнцестояние (последние две недели декабря). Такие дни и называют днями Альционы.

Кажется странным, что Жанна сулит французам наступление лучших времен, пользуясь метафорами, которые свидетельствуют лишь о кратковременном потеплении. (В конце концов, за летом святого Мартина и днями зимородка приходит настоящая зима.) Однако на самом деле это обещает не Жанна, а Шекспир; ничего большего он давать французам не хочет — даже вопреки истории.

«Цезаря с его судьбой...»

Гордость (естественно, Шекспир не изображает Орлеанскую деву святой, которой приличествует смирение) заставляет Жанну самоуверенно заявить:

Но я подобна дерзостной галере,
Что Цезаря с его судьбой несла.

      Акт I, сцена 2, строки 138—139

Это отсылка к эпизоду из жизни Юлия Цезаря. Когда Цезарь переправлялся через узкую полоску воды, вода внезапно прибыла, и капитан корабля, боясь за его безопасность, уже хотел повернуть обратно, но Цезарь, с величественным презрением протянув руку вперед, сказал: «Не бойся, кормчий. Ты везешь Цезаря и его счастье».

Использованное Шекспиром слово «fortune» в данном случае означает «удача, везение». Цезарь верил, что Судьбы сулят ему триумф и успех во всех делах и что он не может умереть до тех пор, пока не достигнет желаемого, — следовательно, везущий его корабль утонуть не может. Поэтому ликующая Жанна сравнивает себя с кораблем, а дофина — с Цезарем.

«Дочерей Филиппа...»

Дофин, окончательно покоренный ее уверенностью в себе и убежденный, что ей действительно покровительствует Небо, говорит:

Елену, мать святого Константина,
И дочерей Филиппа превзошла ты.

      Акт I, сцена 2, строки 142—143

[В оригинале: «...мать великого Константина и дочерей святого Филиппа». — Е.К.]

Здесь дофин сравнивает Жанну с другими христианскими пророчицами. Считается, что у Елены, матери римского императора Константина, было видение, благодаря которому обнаружили Святой Истинный Крест, на нем был распят Иисус. Это случилось в 326 г. н. э.

Дочери святого Филиппа упоминаются в новозаветной книге Деяния святых апостолов (21: 9): «У него [святого Филиппа. — Е.К.] были четыре дочери девицы, пророчествующие».

После этого французы клянутся снять осаду с Орлеана, и Жанна сулит им победу.

«Здесь твой Дамаск...»

Пока Жанна д'Арк воодушевляет дофина, раздоры между англичанами усиливаются. Глостер спешит в лондонский Тауэр, одновременно являющийся арсеналом, за оружием для англичан, сражающихся во Франции (но, возможно, и для себя), но обнаруживает, что Тауэр находится в руках Уинчестера.

Вооруженные вассалы обоих ссорятся, и Уинчестер сам выходит к Глостеру. Как духовное лицо, он не имеет права носить оружие и предлагает Глостеру убить его:

Ты отойди! Не двинусь ни на шаг.
Здесь твой Дамаск; будь Каином проклятым;
Коль хочешь, брата Авеля убей.

      Акт I, сцена 3, строки 38—40

Уинчестер приходится Глостеру сводным дядей (единокровным братом его отца): это достаточно близкая родственная связь, чтобы вызвать аналогию с Каином и Авелем. (Ту же аналогию использовал Болингброк, угрожая Ричарду II, — см. в гл. 6: «Жертвенная, Авеля...») Упоминание о Дамаске — отсылка к более поздней легенде, согласно которой город Дамаск стоит на том месте, где когда-то

Каин убил Авеля.

Входит лорд-мэр Лондона и с опаской читает указ о мятеже. После этого каждый, кто нанесет удар другому, будет считаться нарушителем закона. Ссора тут же прекращается, потому что Глостер, как добропорядочный англичанин, говорит:

Закона не нарушу, кардинал...

      Акт I, сцена 3, строка 73

Естественно, лорд-мэр, изображенный толстым купцом средних лег, не обладающим такими аристократическими добродетелями, как любовь к насилию, вызывает смех публики, заканчивая сцену следующей репликой:

Как разъярились эти господа!
Я в жизнь свою не дрался никогда.

      Акт I, сцена 3, строки 83—84

Несмотря на то что в данном случае кровопролития удалось избежать, можно не сомневаться, что смертельная феодальная вражда между дядей и племянником не утихает.

«Как Нерон...»

Действие снова перемещается в Орлеан — на этот раз в стан осаждающих. На сцене появляется Толбот, которого обменяли на французского пленника.

Солсбери, командующий англичанами, радостно приветствует Толбота и показывает ему башню и железную решетку, сквозь которую он следит за французами. Он не догадывается, что французский бомбардир [в переводе — оружейный мастер. — Е.К.], узнавший о привычке Солсбери пользоваться этой башней, навел на нее пушку и три дня поджидал в засаде. Уставший бомбардир уходит, оставляя вместо себя сына, и приказывает выстрелить, если тот заметит что-то подозрительное.

Мальчик стреляет, и смертельно раненный Солсбери падает. Обезумевший от ярости Толбот клянется отомстить за своего командира. Он говорит:

Отмщу, Плантагенет, и, как Нерон,
На лютне стану я играть, любуясь
Горящим городом.

      Акт I, сцена 4, строки 95—96

В 64 г. н. э. в Риме был большой пожар. Это часто случалось в городе, состоявшем из деревянных лачуг, сколоченных на скорую руку, и имевшем самое примитивное оборудование для тушения пожара. Император Нерон, который в это время находился на своей вилле в Анциуме, поспешил вернуться, чтобы разобраться в случившемся и сделать все возможное для облегчения страданий горожан. С пожаром удалось справиться только через шесть дней.

Согласно легенде, однажды ночью, наблюдая за пожаром, Нерон (считавший себя великим артистом) взял лютню и спел мрачную песню о пожаре Трои. Это было не слишком тактично, но безвредно. Однако Нерона по ряду причин не любили — в частности, потому, что впоследствии он организовал гонения на христиан под предлогом того, что именно они подожгли Рим.

Поэтому возник слух, что Нерон сам устроил этот пожар (чего в действительности не было), а затем играл на лютне и пел, наслаждаясь зрелищем. Именно это и грозит сделать Толбот. Почему-то принято считать, что Нерон играл на скрипке; отсюда возникла поговорка «играть на скрипке во время пожара Рима», означающая крайнюю степень черствости и равнодушия. Вообще-то скрипку изобрели через много веков после Нерона, так что Толбот совершенно прав, когда говорит, что будет играть на лютне.

«...Пророчица и новая святая»

В момент смерти Солсбери англичане узнают о Жанне д'Арк. Прибывший гонец и говорит:

Милорд, французы двинулись на нас.
Идет дофин, с ним Девственница Жанна,
Пророчица и новая святая.
Хотят заставить нас осаду снять.

      Акт I, сцена 4, строки 100—103

Главный конфликт определен; остаток пьесы будет посвящен главным образом противоборству простого храброго солдата Толбота, сражающегося за Англию, со злобной ведьмой Жанной д'Арк, сражающейся за Францию.

Но здесь Шекспир грубо нарушает хронологию событий. У него сначала Толбот попадает в плен, потом Жанна д'Арк прибывает ко двору дофина, а затем погибает Солсбери. На самом деле все было наоборот:

1. Солсбери был смертельно ранен в результате удачного выстрела мальчишки-бомбардира 27 октября 1428 г. Его отвезли на лечение в Мен-на-Луаре, находящийся в 10 милях (16 км) ниже по течению, где он и умер 3 ноября 1428 г. В результате моральный дух англичан значительно ослаб.

2. Жанна д'Арк прибыла ко двору дофина 24 февраля 1429 г., через четыре месяца после ранения Солсбери. Когда она наконец добралась до Орлеана, в воинском духе французов уже произошел перелом. 4 мая 1429 г. наступление французов заставило англичан снять осаду и отступить. (Орлеан был Сталинградом Столетней войны.)

3. Битва при Патэ состоялась во время отступления; Толбот был взят в плен 29 июня 1429 г., через четыре месяца после прибытия Жанны ко французскому двору. Кстати говоря, Толбот пробыл в плену четыре года и был освобожден лишь в 1433 г.

«...Ведьма»

В пьесе первое столкновение Толбота и Жанны происходит у стен Орлеана. Они вступают в поединок, и Толбот, который одной левой крошит сотни французов, не может справиться с французской девушкой. Вывод ясен, и Толбот кричит:

Я кровь тебе пущу, лихая ведьма...

      Акт I, сцена 5, строка 6

Конечно, никакой дуэли на самом деле не было. Жанна двигалась вместе с армией и даже командовала ею, облаченная в латы, но сама никогда не сражалась. Дело было в присутствии Жанны на поле боя и вере в нее солдат, а не в воинских подвигах, которые она могла совершить.

«Святая Франции...»

Французы прорвали блокаду, заставили англичан отступить и вошли в Орлеан 7 мая 1429 г. Поворотный момент в Столетней войне наконец наступил; это случилось через тринадцать с половиной лет после Азенкура. Дофин в экстазе восхваляет Жанну, используя классические сравнения. Он восклицает:

Небесное созданье, дочь Астреи,
За этот подвиг чем тебя почтить?
Как сад Адониса — твои обеты:
Цветут сегодня, завтра ж плод приносят.

      Акт I, сцена 6, строки 4—8

Астрея — богиня справедливости и милосердия, которая осталась на земле после окончания первобытного золотого века. Когда усилившаяся порочность людей в конце концов заставила уйти и ее, Астрея вознеслась на небо и стала созвездием Девы. Естественно, Жанна Девственница должна была напоминать ее.

Во время древних сельскохозяйственных праздников в честь Адониса, проводившихся в середине лета, грядки засевали быстрорастущими растениями, которые цвели восемь дней, после чего им давали засохнуть и бросали в море или реку вместе с изображениями мертвого Адониса. Это прозрачная аллегория рождения и смерти растительного мира, вызванных сменой времен года, которую и символизирует миф об Адонисе. Садами Адониса называли все, что быстро выполняет свое предназначение (и в том числе быстро умирает; перед нами такая же не слишком подходящая метафора, как и приведенная выше «лето святого Мартина»).

Дофин продолжает:

Я пирамиду ей воздвигну выше,
Чем памятник Родопы...

      Акт I, сцена 6, строки 21—22

Согласно греческому мифу, Родопа (точнее, Родопис) была египетской проституткой, якобы построившей на собственные средства пирамиду Менкура. Конечно, это всего лишь миф, но, как бы там ни было, сравнение девственницы Жанны с проституткой Родопой по меньшей мере бестактно. Конечно, Шекспир сделал это не случайно.

Дофин завершает свой монолог следующим утверждением:

Святая Франции — лишь Жанна д'Арк.

      Акт I, сцена 6, строки 28—29

Несомненно, Шекспир хотел всего-навсего привести пример напыщенной риторики женоподобного дофина, однако вышло так, что его предсказание полностью сбылось.

В наш век, когда святые покровители вышли из моды, Жанна д'Арк единственное исключение из правила. Для французов эта святая олицетворение всего лучшего, что есть во Франции и что способно вывести страну из самого глубокого кризиса. Не только Франция, но и весь мир считают ее символом спасения в ситуации, когда кажется, что не осталось никакой надежды.

«Артуа, Валлонь и Пикардия...»

Сразу после прорыва блокады Орлеана англичане начали терять завоеванные территории. К Орлеану они так и не вернулись. Напротив, французы преследовали англичан и разбили их в сражении у Патэ. Эта была первая крупная победа французов на поле боя, развеявшая миф о непобедимости англичан вообще и Толбота в частности.

В тот момент французы могли нанести более серьезное поражение англичанам и даже вернуть себе Париж, но у Жанны была другая забота: она стремилась короновать дофина и сделать его законным королем Франции.

Битва при Патэ открыла французам дорогу на Реймс. Карл и Жанна повели французскую армию к Реймсу, находившемуся в 140 милях (225 км) к северо-востоку от Орлеана. Коронация состоялась 17 июля 1429 г., после чего дофин наконец стал французским королем Карлом VII.

Однако в пьесе происходит возмутительная фальсификация исторических событий в угоду английскому тщеславию.

В начале второго акта Толбот, Бедфорд и герцог Бургундский встречаются у Орлеана, пытаясь вернуть потерянное. Толбот говорит двум собеседникам:

Милорд-регент, и вы, Бургундский герцог,
Благодаря которому Артуа,
Валлонь и Пикардия с нами в дружбе...

      Акт II, сцена 1, строки 8—10

Артуа, Валлонь [в переводе — Валлония. — Е.К.] и Пикардия — области в северо-восточной Франции; их упоминание лишний раз свидетельствует о том, что англичане побеждали французов в основном потому, что часть французов перешла на их сторону. Англичане продержались во Франции так долго главным образом благодаря союзу с бургундцами, но шекспировские хроники, как правило, об этом умалчивают.

Однако после смерти Генриха V союз с бургундцами ослабел, и виновата в этом была некомпетентность лорда-протектора Хамфри Глостера.

В 1423 г., через год после смерти Генриха V, Глостер женился на Жаклине Энольской, которой принадлежали большие владения в Нидерландах. Это не понравилось Филиппу Бургундскому по нескольким причинам. Во-первых, ранее Жаклина была замужем за герцогом Брабантским, родственником Бургундца. Эта дама бежала с Глостером и добилась признания брака с герцогом Брабантским недействительным, обратившись к папе, которого никто на Западе не признавал. Это оскорбило Бургундца, считавшего, что с его родственником, герцогом Брабантским, обошлись несправедливо. (Кстати говоря, герцог Брабантский был вторым мужем Жаклины. А в первом браке она была замужем за тем самым дофином Луи, который послал Генриху V теннисные мячи, — см. в гл. 10: «Буйства дней былых...»)

Во-вторых, жадный Глостер решил присвоить нидерландские территории, на которых находились имения его жены, и даже высадил в Кале пять тысяч солдат, чтобы начать войну в Нидерландах. Это не только отвлекло английские силы от гораздо более важной войны с дофином, но и нанесло Бургундцу новое оскорбление, потому что он считал Нидерланды сферой своих интересов.

Все это едва не привело к дуэли между Глостером и герцогом Бургундским, несмотря на отчаянные попытки Бедфорда примирить их. Дело кончилось тем, что в 1428 г. брак Глостера был объявлен недействительным. Затем Глостер женился на своей любовнице Элеоноре Кобем, женщине относительно низкого происхождения. (Именно о ней, упреждая дальнейшие события и при этом допуская грубейший анахронизм, вдруг невпопад упомянул Уинчестер на похоронах Генриха V: «Твоя жена горда...», см. в гл. 11: «Ты протектор...»)

Все это сильно осложнило дружбу Бургундии и Англии, а поражение англичан под Орлеаном охладило ее еще больше. Тем не менее Бургундия, хотя и без прежнего энтузиазма, продолжала оставаться союзником Англии, и это сыграло важнейшую роль в судьбе Жанны д'Арк.

«Трусливый враг!»

Толбот объясняет, что французы празднуют победу (которую он, конечно, приписывает колдовству) и потеряли бдительность, поэтому город можно взять внезапным штурмом.

Герцог Бургундский соглашается с тем, что тут не обошлось без колдовства, потому что он имеет все причины ненавидеть дофина и примет любую точку зрения, порочащую его врага. Он говорит:

Трусливый враг! Он посрамил себя,
Когда, в оружии своем изверясь,
В союз вступил он с ведьмою и с адом.

      Акт II, сцена 1, строки 16—18

[В оригинале: «...с ведьмами». В переводе эти слова принадлежат Бедфорду. — Е.К.]

В результате Орлеан взят (чего в действительности никогда не было). Французы, включая Жанну и дофина, вынуждены с позором бежать из города в ночных рубашках.

Однако в пьесе Орлеан больше не упоминается, а французские владения англичан продолжают неуклонно сокращаться. Англичане отступают, а Шекспир так и не объясняет, почему каждая якобы одержанная победа приближает англичан к полному поражению.

«Скифянка Томирис...»

После взятия Орлеана Шекспир закладывает почву (абсолютно фиктивную) для демонстрации непобедимости Толбота не только на поле боя: англичанин получает приглашение посетить замок графини Овернской, находящийся в 150 милях (240 км) к югу от Орлеана.

Видимо, это должно стать маленькой любовной интрижкой, потому что Бедфорд и Бургундец подсмеиваются над Толботом. Никого не волнует, что Толбота приглашают углубиться на территорию, контролируемую французами. Прозорливый Толбот, неизмеримо превосходящий французских дам также, как и французских воинов, вынашивает собственные планы, о которых публика пока не догадывается. (Он подзывает капитана и о чем-то шепчется с ним.)

Зато дама в следующей сцене недвусмысленно заявляет, что она замышляет убить Толбота. Графиня говорит:

Не меньше подвигом своим прославлюсь,
Чем скифянка Томирис смертью Кира.

      Акт II, сцена 3, строки 5—6

Кир был великим завоевателем, создавшим Персидскую империю — величайшую из когда-либо существовавших в Западной Азии — в VI в. до н. э. В 529 г. до н. э. страсть к захвату как можно большего количества земель привела его на восточное побережье Каспийского моря, тогда принадлежавшее кочевому племени массагетов. Согласно Геродоту, этим племенем правила царица Томирис. В битве с массагетами Кир потерпел свое первое поражение — оно же и последнее, потому что в этой битве он погиб. Томирис нашла труп царя, отрезала ему голову и бросила его в чан с человеческой кровью, что символизировало кровожадность Кира и его ненасытное стремление к сражениям.

Шекспир называет Томирис скифянкой — именем, которое легко дать любому кочевому племени. На самом деле массагеты вытеснили скифов из области за Каспием и заняли их место.

Когда Толбот прибывает в замок, поначалу графиня разочарована тем, что он оказался таким тщедушным, а затем пытается арестовать его.

Однако Толбот только смеется и зовет своих солдат (именно об этом он шептался с капитаном). Толбот привел с собой сильный отряд; он не так глуп, чтобы прибыть на зов французской дамы без провожатых.

Французская графиня тут же влюбляется в Толбота (что елизаветинская публика считает само собой разумеющимся), и сцена заканчивается к всеобщему удовольствию.

«...За правду?»

Но затем следует сцена, которую все признают шекспировской. Ее вставили, чтобы рассказать о начале Войны Алой и Белой розы — долгой и кровопролитной гражданской войны, описанной во второй и третьей частях «Генриха VI». Благодаря этой сцене и нескольким вставным эпизодам старая пьеса, первоначально посвященная исключительно описанию подвигов Толбота, становится почти приемлемой первой частью «Генриха VI».

Причиной гражданской войны стал набивший оскомину вопрос о престолонаследии. Кто был законным наследником Ричарда II?

Возможно, Генрих IV, Генрих V, а теперь и Генрих VI. Все они потомки Джона Гонта, герцога Ланкастерского и четвертого сына Эдуарда III (ветвь Ланкастеров).

А возможно, Эдмунд Мортимер, пятый граф Марч, который (по материнской линии) является потомком Лайонела Антверпенского, третьего сына Эдуарда III.

Права Мортимера защищал Хотспер, выступавший против Ланкастеров в лице Генриха IV; эта история описана в первой части «Генриха IV», а также граф Кембридж, составивший заговор против Ланкастера Генриха V в «Генрихе V».

Теперь права Мортимера собирается защищать другой человек. Именно с его вопроса начинается четвертая сцена второго акта:

Что значит, господа, молчанье ваше,
Ужель никто не вступится за правду?

      Акт II, сцена 4, строки 1—2

Эти слова произносит Ричард Плантагенет, сын уже упомянутого нами графа Кембриджа. Ричарду дали такое прозвище, потому что он являлся наследником по нерушимой мужской линии, восходящей к уже упомянутому прапрадеду — Эдуарду III Плантагенету (об Эдуарде III см. с. 261, 263).

Прадедом Ричарда Плантагенета был Эдмунд Лэнглийский (он же герцог Йорк из «Ричарда II»), а дядей — Эдуард, герцог Йоркский (Омерль в «Ричарде II», погибший в битве при Азенкуре). К тому времени отец Ричарда Плантагенета, заговорщик граф Кембридж (младший брат упомянутого Эдуарда Йоркского), был казнен. Мальчик, которому во время битвы при Азенкуре было всего четыре года, в обычных условиях унаследовал бы титул и стал герцогом Йоркским. Однако, как сын осужденного изменника, он был лишен этого права и остался просто Ричардом Плантагенетом.

Несмотря на лишение титула, по крови он пэр Англии, а потому ведет себя с другими лордами как равный. В данном случае Ричард требует, чтобы ему объяснили происшедшее исходя из буквы закона. Этот закон в пьесе не упоминается, но ясно, что речь идет о жестком порядке престолонаследия. Видимо, Плантагенет хочет выяснить, не имеют ли потомки Мортимера больше прав на английскую корону.

Следует помнить, что во времена Шекспира английский престол прочно удерживали Ланкастеры, которым и принадлежали все симпатии. Шекспир обнаружил, что все исторические источники написаны с сугубо проланкастерских позиций и полностью отрицают права Мортимера на корону. Драматург разделяет эту точку зрения и не позволяет себе включать в пьесу эпизоды, которые могли бы оскорбить современную ему высшую власть.

Поэтому в ряде мест Шекспир относится к Ричарду Плантагенету несправедливо, показывая, что тот поднимает вопрос о престолонаследии и плетет интриги, пытаясь завладеть короной лично для себя, хотя на самом деле Ричард был предан престолу и поднял мятеж только из-за неспособности Генриха VI управлять страной и происков окружавших его вельмож.

Вкратце дело Ричарда выглядит так. Если принимать в расчет потомков только по мужской линии, он не мог бы претендовать на трон, поскольку вел свою родословную от Эдмунда Лэнгли, пятого сына Эдуарда III.

Однако отец Плантагенета был женат на Анне Мортимер, младшей сестре графа Эдмунда Марча. Если бы граф Марч умер, не оставив потомства, то Ричард Плантагенет стал бы первым кандидатом на трон, поскольку он был сыном дочери сына дочери Лайонела, третьего сына Эдуарда III.

Ветвь Плантагенетов, к которой принадлежал Ричард, обычно называли Йорками, потому что Ричард был потомком Эдмунда Лэнгли, герцога Йоркского, и потому что в один прекрасный день ему самому предстояло стать герцогом Йорком. Породнившись с родом Мортимеров, Йорки имели больше прав на престол, чем Ланкастеры.

Поскольку Йорки ведут свою родословную от третьего сына, а Ланкастеры — только от четвертого, Ричард Плантагенет считает, что он имеет полное право требовать от других лордов восстановления справедливости.

«...В зале Темпля»

Один из присутствующих вельмож несколько нервозно отвечает Плантагенету:

Там, в зале Темпля [Темпла], было слишком шумно;
В саду удобней будет говорить.

      Акт II, сцена 4, строки 3—4

Темпл-Холл был любимым местом сборища студентов-юрис-тов, поэтому трудно было найти лучшее место для обсуждения законодательных проблем. Однако, поскольку обсуждаемая проблема легко могла привести к заявлениям, граничащим с государственной изменой, действительно следовало подыскать более безопасное место.

Плантагенету отвечает Уильям де ла Поль, граф Суффолк [в переводе — Уильям Де-Ла-Пуль, граф Сеффолк. — Е.К.]. Этот человек провел молодость во Франции, где сначала преданно служил Генриху V, а затем графу Солсбери и герцогу Бедфорду. Когда Солсбери погиб в Орлеане, именно Суффолк принял командование английской армией (хотя, чтобы повысить значение Толбота, в пьесе об этом не упоминается).

Во время отступления от Орлеана Суффолк тоже попал в плен, но вскоре его выкупили.

Судя по участию Суффолка в этой сцене, можно сделать вывод, что после осады Орлеана прошел значительный срок; видимо, дело происходит в 1432 г. Однако указаний на время действия в тексте нет, а поскольку эта сцена полностью выдумана, уточнять сроки бесполезно.

«...Сомерсет»

В Темпл-Холл Ричард Плантагенет молчал из боязни, что их подслушают, но в саду он чувствует себя свободнее и говорит:

Признайте же, что я стою за правду,
Иль хоть скажите, прав ли Сомерсет.

      Акт II, сцена 4, строки 5—6

Кто такой Сомерсет? Чтобы понять это, придется вернуться к роду Бофортов.

Потомки Джона Гонта делились на две ветви. От первой жены Гонт имел сына Генри Болингброка (будущего Генриха IV), потомками которого являются король-мальчик Генрих VI и его родные дядья Джон Бедфорд и Хамфри Глостер.

Третья жена родила Гонту троих сыновей — Джона Бофорта, Генри Бофорта и Томаса Бофорта. Все они родились, когда третья жена Гонта еще была его любовницей, а потому считались незаконными детьми. Однако, когда Джон Гонт женился на своей любовнице, он убедил короля подписать указ, согласно которому Бофорты признавались его законными сыновьями. Генрих IV (тогда еще Болингброк) проявил осторожность и добился включения в указ оговорки о том, что никаких прав на трон у этих детей не будет. Правда, некоторые исследователи доказывают, что этот пункт вставили в указ намного позже и он является фальшивкой. Но как бы там ни было, если бы ветвь Генриха IV пресеклась, у Бофортов появились бы серьезные права на трон.

И такая возможность появилась, причем достаточно основательная. Взрослые представители ветви Ланкастеров Бедфорд и Глостер в то время наследников не имели (и действительно умерли бездетными). Таким образом, младенец Генрих VI был последним представителем старшей ветви Ланкастеров, а крепким здоровьем он не отличался.

Но что собой представляли братья Бофорт? Младший, Томас, герцог Эксетер, умер в 1426 г., за три года до прорыва блокады Орлеана, и не оставил наследников.

Средний Бофорт — Генри, епископ Уинчестерский, жив и здоров, однако он служитель церкви, а потому детей оставить не может.

Старшего Бофорта, Джона, Генрих IV (его единокровный брат) сделал графом Сомерсетом, но насладиться всеми преимуществами своего титула Джон не успел, потому что умер в 1410 г. в возрасте примерно двадцати семи — двадцати девяти лет.

У этого Джона Бофорта также было трое сыновей. Старший, Генри Бофорт, унаследовал титул графа Сомерсета, но умер в 1418 г. в возрасте семнадцати лет, также не оставив наследников.

Двое остальных сыновей — Джон и Эдмунд. Джон получил титул графа Сомерсета после смерти старшего брата. Он воевал во Франции, попал в плен и пробыл в нем четырнадцать лет. В 1443 г. он стал герцогом Сомерсетом, но через год умер во Франции, оставив после себя единственную дочь, Маргариту Бофорт. Титул герцога Сомерсета перешел к его младшему брату, Эдмунду.

Трудно сказать, кого из братьев — Джона или Эдмунда — имеет в виду Шекспир, говоря о «спорщике Сомерсете». В списке действующих лиц значится Джон Бофорт, но в конце пьесы описаны события, происшедшие уже после смерти Джона, поэтому упоминающийся там Сомерсет может быть только Эдмундом.

Таким образом, нам остается только одно: считать Сомерсета из первой части «Генриха VI» объединенным образом Джона и Эдмунда — братьев, представлявших второе поколение Бофортов.

Ясно, что Бофорты являются Ланкастерами; именно это позволяет им претендовать на трон. Более того, Сомерсет (Джон-Эдмунд Бофорт), как потомок старшего из братьев Бофорт, по строгому порядку престолонаследия должен был унаследовать трон, если бы Генрих VI умер бездетным. Однако ветвь Йорков считала по-другому: в этом случае престол занял бы Ричард Плантагенет. Более того, Ричард имел право сместить Генриха VI, поскольку по женской линии он вел родословную от третьего сына Эдуарда III, а Генрих — лишь от четвертого (хотя только по отцовской линии).

Линия фронта определена: Ричард Плантагенет против Джона-Эдмунда Сомерсета. Присутствующим при этом лордам остается выбрать, на чьей они стороне.

«В тонкостях закона...»

Нетрудно заметить, что никто из присутствующих лордов не хочет примыкать к одной из партий. Сторонников Ричарда Плантагенета могут обвинить в государственной измене; ясно, что Сомерсет этого не забудет. Сторонников Сомерсета также сочтут изменниками, если Плантагенет когда-нибудь унаследует трон; ясно, что он тоже этого не забудет.

Суффолк отговаривается тем, что он не силен в законах. Тогда Ричард Плантагенет обращается к графу Уорику, но граф, осторожный, как ласка, повторяет те же доводы:

Но в этих хитрых тонкостях закона,
Клянусь душой, я не умней вороны.

      Акт II, сцена 4, строки 17—18

Уорик — это Ричард Бошан, граф Уорик, игравший эпизодические роли во второй части «Генриха IV» и в «Генрихе V».

Ричард Уорик сражался в битве при Шрусбери на стороне Генриха IV, затем два года путешествовал по Европе и даже совершил паломничество в Святую землю. Когда Генрих V воевал во Франции, Бошан был комендантом Кале. Он был послом во Франции и принимал императора Сигизмунда, когда тот посетил Англию.

Согласно завещанию Генриха V, Уорик стал воспитателем малолетнего Генриха VI и занимал этот пост до 1437 г. В 1430 г. он сопровождал юного Генриха в поездке во Францию; в это время произошло главное событие, благодаря которому его имя осталось в истории: именно Уорик был председателем суда, который приговорил Жанну д'Арк к сожжению на костре.

«...Розу белую»

Поняв, что никто не станет говорить открыто, Ричард Плантагенет предлагает сделать символический выбор. Он говорит:

Пускай же тот, кто истый дворянин
И дорожит рождением своим,
Коль думает, что я стою за правду,
Сорвет здесь розу белую со мной.

      Акт II, сцена 4, строки 27—30

Сомерсет следует его примеру и выбирает алую розу.

Этот эпизод должен объяснить, почему в последовавшей за этим гражданской войне эмблемой Йорков стала алая роза, а эмблемой Ланкастеров — белая.

На самом деле белая роза стала эмблемой Йорков только во время разразившейся затем гражданской войны, а алая роза Ланкастеров появилась только после ее окончания в пику хорошо известной к тому времени Белой розе.

Уже через столетие историки не могли объяснить происхождение этих символов; в результате возникла легенда, которой и воспользовался Шекспир. Именно благодаря этой легенде серию гражданских войн, продолжавшуюся тридцать лет (с 1455 по 1485 г.), стали называть Войной Алой и Белой розы.

«Беседовать с мужланом...»

Наконец пэры Англии делают выбор. Например, Уорик срывает белую розу, а Суффолк — алую. Вспыхивает ссора; Сомерсет перед тем, как уйти, отпускает едкое замечание в адрес Плантагенета, говоря Суффолку:

Беседовать с мужланом — много чести.

      Акт II, сцена 4, строка 81

[В оригинале: «Мы оказываем йомену слишком большую честь...» — Е.К.]

Йомен — это простолюдин; таким способом Сомерсет хочет сказать, что, поскольку отец Плантагенет казнен за государственную измену, а у самого Плантагенета нет титула, он недостоин разговаривать с лордами.

«Третьим сыном...»

Уорик парирует обвинение в том, что Плантагенет — не дворянин. Он говорит:

Ведь герцог Кларенс, Лайонел, который
Эдварда Третьего был третьим сыном,
Дед Ричарду.

      Акт II, сцена 4, строки 83—84

«Дед» в данном случае — обобщающее слово, поскольку в действительности Лайонел приходился Ричарду прапрадедом.

Подчеркивая слова «третьим сыном», Уорик также издевается над Сомерсетом, поскольку Сомерсет потомок всего лишь четвертого сына.

«...В заседании ближайшем парламента»

Когда Сомерсет и его сторонники уходят, Уорик так утешает Плантагенета:

Пятно, которым ваш порочат род,
Сотрется в заседании ближайшем
Парламента, что должен примирить
Уинчестера и Глостера вражду.
И если ты не будешь сделан Йорком,
Пусть Уориком меня не величают.

      Акт II, сцена 4, строки 116—120

Парламент, о созыве которого идет речь, собрался в 1426 г.; если бы эта сцена не была чистой фантазией, она поставила бы исследователя в тупик. В 1426 г. до осады Орлеана, о которой идет речь в первом акте, оставалось еще три года, Сомерсет (Джон) был в плену у французов и не мог присутствовать на сессии, его брат (Эдмунд) еще не был Сомерсетом, а Ричарду Плантагенету в то время еще не исполнилось пятнадцати лет.

Впрочем, разбираться в безнадежно перепутанной хронологии этой пьесы не имеет смысла.

«...Вещают Мортимеру про конец»

В следующей сцене хронологическая путаница продолжается; мы оказываемся в лондонском Тауэре, где якобы заточен Эдмунд Мортимер. Сидящий в кресле старик говорит тюремщику:

А смерти вестники, седые кудри,
Что средь скорбей состарились, как Нестор,
Вещают Мортимеру про конец.

      Акт II, сцена 5, строки 5—7

Здесь Шекспир сильно ошибается. Если речь идет об Эдмунде Мортимере, пятом графе Марче, который согласно строгому порядку престолонаследия является законным претендентом на трон, то он умер в 1425 г., за год до «следующего парламента», о котором Уорик говорил в предыдущей сцене. Можно было бы предположить, что сцена с розами имела место в 1425 г., незадолго до смерти Мортимера, и не обращать внимания на многочисленные анахронизмы вроде несоответствия возраста Плантагенета и пребывания Сомерсета в плену.

Однако Мортимер умер в возрасте всего-навсего тридцати четырех лет, так что состариться, «как Нестор» (то есть дожить до возраста легендарного старца — см.: Шекспир У. Троил и Крессида. Акт I, сцена 3), он попросту не успел.

Конечно, в первой части «Генриха VI» Шекспир путает Эдмунда Мортимера, графа Марча, с его дядей (также Эдмундом Мортимером), который был взят в плен Оуэном Глендауром² (см. в гл. 7: «Мортимер...»). Если же Шекспир действительно имел в виду этого дядю, то тот родился в 1376 г.; следовательно, в 1425 г. ему было бы сорок девять. Но он не мог сидеть в Тауэре, потому что из валлийского плена так и не вернулся и умер в Уэльсе в 1409 г. в возрасте тридцати трех лет. Так что ни дядя, ни племянник образу, созданному Шекспиром, никак не соответствуют.

«В проклятом заточенье...»

Эдмунд Мортимер ждет свидания с Ричардом Плантагенетом, сыном его сестры, которому он может передать свое право на престол. Имея в виду Ричарда, он говорит:

Бедняга! Он обижен, как и я.
Я нахожусь в проклятом заточенье
С тех пор, как воцарился Генрих Монмут,
А до того я в битвах был велик.

      Акт II, сцена 5, строки 22—25

Со стороны Эдмунда Мортимера говорить о «проклятом заточенье», которому якобы подверг его Генрих V, — значит бесстыдно клеветать на умершего. На самом деле Эдмунда заточил Генрих IV (причем условия содержания в тюрьме вовсе не были тяжелыми), а Генрих V выпустил его на свободу!

Генрих V взял Эдмунда Марча с собой в первую французскую экспедицию, и Эдмунд честно сражался при Арфлере и во всех последующих битвах. В 1423 г., уже после смерти Генриха V, Эдмунда Мортимера послали в Ирландию, и он возглавил тамошнюю английскую колонию. Он оставался в Ирландии до самой смерти, в 1425 г. он умер от чумы.

Эдмунд Мортимер не был заключенным, умершим в лондонском Тауэре. Он умер свободным человеком, занимавшим видный государственный пост.

Более того, при жизни граф Марч вовсе не враждовал с Ланкастерами. Кое-кто считает, что именно он сообщил Генриху V о заговоре Ричарда Кембриджа — то ли в благодарность за освобождение, то ли в обмен на свободу. Если так, то его поступок достоин презрения, поскольку заговорщики хотели сделать королем именно его, Мортимера.

Это означает, что Эдмунд, изображенный в этой сцене ожидающим своего племянника, который «обижен, как и я», обрек на смерть отца этого племянника. (Напомним, что Кембридж приходился Марчу зятем, то есть мужем сестры.)

«...Моего отца»

Прибывает Ричард Плантагенет, все еще не успокоившийся после выпада Сомерсета в адрес его казненного отца, и просит Эдмунда Мортимера рассказать ему правду:

Итак, прошу тебя, любезный дядя,
По чести, ради нашего родства,
Как истинный Плантагенет, поведай
Причину казни моего отца.

      Акт II, сцена 5, строки 51—54

В ответ Эдмунд Мортимер подробно перечисляет сыновей Эдуарда III и объясняет, что по закону трон принадлежит ветви Мортимеров. Конечно, с этой точки зрения граф Кембридж никакой государственной измены не совершал, а боролся против узурпатора, защищая права законного короля.

Затем Ричард говорит:

Но, думается, казнь отца была
Лишь деспота кровавою расправой.

      Акт II, сцена 5, строки 99—100

Эдмунд Мортимер советует племяннику соблюдать осторожность и никому не говорить о своих планах, а затем умирает. После его смерти Ричард получает в наследство богатые земельные владения, а также автоматически становится шестым графом Марчем.

Однако Ричарду важнее избавиться от двусмысленности своего положения, вызванной казнью отца. Уместнее всего это сделать на следующей сессии парламента, который должен признать законность его прав на титул герцога Йоркского.

Думая об этом, Ричард говорит:

А потому я поспешу в парламент.

      Акт II, сцена 5, строка 127

«...Побочный сын?»

Сессия парламента, созванная для того, чтобы как-то примирить Хамфри Глостера и Генри Уинчестера, приходит в ужас от их распрей. Доходит до того, что сторонники Глостера и Уинчестера, которым запрещено пользоваться оружием, закидывают друг друга камнями. (Ради достижения компромисса Бедфорду пришлось вернуться из Франции, но об этом в пьесе не говорится.)

Ссора переходит на личности. Когда Уинчестер хочет сказать, что он равен Глостеру, тот злобно бросает в ответ:

Равен?
Ты, деда моего побочный сын?

      Акт III, сцена 1, строки 41—42

В принципе это верно: Уинчестер — один из троих братьев Бофортов, родившихся бастардами. Однако, поскольку впоследствии Джон Гонт узаконил их, подобное утверждение несправедливо.

После этого начинается размежевание. Сомерсет, племянник Уинчестера, принимает его сторону. Уорик выступает за Глостера.

Следует сказать, что соперничество Уинчестера и Глостера оказало влияние на ход войны во Франции. Глостер, который не мог забыть, что он брат Генриха V и сражался при Азенкуре, был, выражаясь современным языком, «ястребом». Его устраивала только полная победа над Францией. Поэтому Уинчестер, решив противоречить Глостеру во всем, стал «голубем», выступал за более умеренную политику по отношению к Франции и полной победы не требовал.

Естественно, существование в Англии сильной «партии мира» ослабляло английские позиции во Франции.

«...Очень юн годами»

Тут вмешивается король Генрих VI, председательствующий на сессии парламента, и произносит свою первую реплику в пьесе, названной в его честь. Он говорит:

Прошу вас, дяди Уинчестер и Глостер...

      Акт III, сцена 1, строка 65

Это довольно точно. Глостер приходится королю дядей, а Уинчестер — двоюродным дедом. (В данный момент Глостеру тридцать пять лет, а Уинчестеру — около пятидесяти.) Король продолжает:

Поверьте мне, милорды, я могу
Сказать, хотя и очень юн годами:
Раздор гражданский — ядовитый червь,
Грызущий внутренности государства...

      Акт III, сцена 1, строки 71—73

Король снова прав, но «годами юн» он намного более, чем следует из его слов: в 1426 г. Генриху VI было всего пять лет. Он продолжает, обращаясь к двоим дядьям:

Я вас прошу, коль вы не глухи к просьбам,
Соединить сердца в любви и дружбе.

      Акт III, сцена 1, строки 67—68

Это хорошее вступление к описанию характера Генриха, обладавшего нежной душой и верившего в царство всеобщей любви; для короля такая душа была слишком нежна. И это правда, несмотря на то что приложили немало усилий, чтобы научить королевского отпрыска аристократической вере в то, что лучший аргумент — не любовь, а удар по голове.

Уорик, отвечавший за воспитание короля, неукоснительно следовал тогдашнему педагогическому принципу, требовавшему сурово наказывать ребенка за малейшую провинность, и в детстве Генрих VI был запуган до смерти.

Однако учебе наказания не помогали: высокоразвитым интеллектом этот ребенок не обладал. Похоже, он унаследовал умственную неполноценность своего деда по материнской линии Карла VI Французского (см. в гл. 10: «...Не королем»), однако она никогда не доходила до крайних пределов. Побои не сделали мальчика умнее; даже в конце жизни Генрих оставался добрым ничтожеством, милым благодаря своей искренней набожности и нежеланию причинять людям зло, но никуда не годным королем, который невзначай причинил Англии больше вреда, чем мог бы принести самый жестокий тиран.

«...Вновь пожалованный герцог Йоркский»

По приказу короля Глостер и Уинчестер скрепя сердце заключают ненадежное перемирие.

После этого парламент переходит к рассмотрению дела Ричарда Плантагенета. Возвращение ему титула проходит без всякого труда. Король говорит:

Встань, Ричард, истинный Плантагенет,
Встань, вновь пожалованный герцог Йоркский.

      Акт III, сцена 1, строки 173—174

Ричард (теперь Йорк) оправдан, но врагов у него меньше не становится. Все произносят слова ритуала:

Привет тебе, могучий герцог Йорк!

      Акт III, сцена 1, строка 178

Однако Сомерсет, глава партии Ланкастеров, бормочет себе под нос:

Погибни ты, презренный герцог Йорк!

      Акт III, сцена 1, строка 179

«В Уиндзоре рожденный Генрих...»

Все уходят; на сцене остается лишь Эксетер, дядя Сомерсета, младший из братьев Бофорт. Он принадлежит к Ланкастерам, но в первую очередь он английский полководец, участвовавший вместе с Генрихом V в первой французской экспедиции десять лет назад. Он считает разделение английской аристократии на разные партии губительным для ведения войны во Франции и говорит:

Боюсь я рокового предсказанья,
Что было у младенцев на устах,
Когда страною правил Генрих Пятый:
«Что добыл в Монмуте рожденный Генрих,
Утратит в Уиндзоре [Виндзоре. — Е.К.] рожденный Генрих»...

      Акт III, сцена 1, строки 196—200

В том, что такое пророчество было, сомневаться не приходится. Во все века существовало множество пророков разных мастей. Впоследствии помнят только те предсказания, которые сбылись, а в пересказе они выглядят еще более точными, чем были на самом деле.

Эксетер считает, что пророчество очень похоже на правду:

Так явно это, что хотел бы я
Окончить дни до той поры злосчастной.

      Акт III, сцена 1, строки 201—202

Желание Эксетера сбылось. Герцог умер еще до окончания войны, когда ему было около пятидесяти, а британские позиции во Франции еще были достаточно сильны. Поворотный момент в войне (снятие осады Орлеана) наступил лишь через два года после его смерти в 1427 г.

После смерти Эксетера из троих братьев Бофорт живым оставался только Генри, епископ Уинчестерский.

«Трусливый рыцарь...»

Далее следует еще одна сцена, не имеющая ничего общего с действительностью: Жанна д'Арк и французы захватывают Руан благодаря предательству, а добрый старый Толбот в тот же день отбивает город благодаря собственной смелости. Французы же в этой сцене изображены изнеженными трусами.

Однако ничего подобного не было. При короткой жизни Жанны д'Арк взять Руан французы так и не сумели. Когда же они захватили город (через восемнадцать лет после смерти Жанны), то уже никому его не отдавали — ни в тот же день, ни позже. Более того, предательство, приписываемое французам, которые якобы проникли в город, переодевшись крестьянами, на самом деле совершили англичане; именно так они взяли город Эвре в 1441 г.

Но самой большой фальсификацией является короткий эпизод, в котором сэр Джон Фальстаф (в некоторых изданиях — Фастолф) бежит с поля боя. Некий капитан кричит ему вслед:

Трусливый рыцарь, да погибнешь ты!

      Акт III, сцена 2, строка 109

Этот эпизод так же далек от действительности, как и предыдущее сообщение о взятии Руана.

«Храбрый Пендрагон...»

На сцене появляется Бедфорд. Теперь он стар, болен и передвигается в кресле. Тем не менее он отказывается покинуть поле боя и говорит:

Читал я, помню,
Как храбрый Пендрагон, больной, в носилках
На бой явился и разбил врагов.

      Акт III, сцена 2, строки 94—96

Он имеет в виду Утера Пендрагона, легендарного отца легендарного короля Артура. Истории действительно известны такие подвиги: например, нечто подобное совершил Пипин Эристальский, прапрадед Карла Великого. Одно присутствие на поле боя любимого вождя — пусть даже неспособного наносить удары и передвигавшегося на носилках — может поднять моральный дух солдат и даже способствовать победе.

«...Разгром французов»

Однако сразу после повторного захвата Руана Бедфорд произносит свой последний монолог. Он говорит перед смертью:

Теперь, душа, спокойно отлетай,
Затем что видел я разгром французов.

      Акт III, сцена 2, строки 110—111

Джон Плантагенет, герцог Бедфорд, действительно умер в Руане, но это случилось лишь 14 сентября 1435 г., когда город был в руках англичан (что продолжалось еще четырнадцать лет).

Более того, Жанна д'Арк, хотя и не предводительствовала французами, взявшими город, но умерла именно в Руане. Девушка попала в плен к бургундцам, была передана англичанам, ее судили, признали виновной в ереси и сожгли на костре в Руане 30 мая 1431 г., когда ей еще не было и двадцати лет. Место, где сожгли Жанну д'Арк, и по сей день называют площадью Девственницы.

В этот период войны Бедфорд был еще не так стар; он умер в возрасте сорока шести лет. Его смерть стала большой потерей для Англии. После смерти Солсбери, Эксетера и Бедфорда эпоха великих полководцев Генриха V закончилась. Оставался один Толбот, который в этой пьесе изображен сказочным героем. Он действительно был решительным и стойким бойцом и никогда не сдавался; пока он был жив, Столетняя война продолжалась.

«Без выкупа его освободили...»

Потеря Руана вынуждает Жанну Девственницу искать другие пути для одержания победы. Она решает, прибегнув к лести (а с точки зрения англичан — к черной магии), заставить Бургундца разорвать традиционный союз с англичанами.

Жанна встречается с герцогом, взывает к его патриотическим чувствам и, в частности, напоминает, что он никогда не завоюет полностью доверия англичан. Она говорит:

Не враг ли твой был герцог Орлеанский
И не попал ли к англичанам в плен?
Когда ж узнали, что он недруг твой,
Без выкупа его освободили...

      Акт III, сцена 3, строки 69—72

После этого Бургундец разрывает союз с англичанами, а Жанна презрительно произносит в сторону:

Вот истинный француз: то их, то наш.

      Акт III, сцена 3, строка 85

В этой пьесе над французами издеваются даже сами французы.

Вообще-то разрыв герцога Бургундского с англичанами произошел лишь в 1435 г., и Жанна не имела к нему никакого отношения, потому что умерла на четыре года ранее.

Этот разрыв был вызван более серьезными причинами, чем несколько льстивых слов. В действительности англичанам с самого начала стоило неимоверных усилий привлечь герцога Бургундского на свою сторону.

Филипп Добрый Бургундский перешел на сторону англичан только потому, что хотел отомстить за убийство своего отца, Жана Бесстрашного, людьми дофина (см. в гл. 10: «Мир всем, собравшимся...»). Он хотел только отомстить дофину, но не собирался играть роль главного французского лакея англичан.

При жизни грозного Генриха V Филипп был вынужден лавировать, а когда великий король умер, союз с бургундцами поддерживался только бесконечными взятками в виде денег и земель. В 1423 г. Бедфорд согласился жениться на сестре Филиппа Анне, установив родственную связь с Бургундцем.

Однако трения между союзниками продолжались. Начало положила глупая женитьба Глостера и его попытка начать войну в Нидерландах, которую пресек только Бедфорд. Затем воспрянувшие духом французы прорвали блокаду Орлеана, нанесли поражение англичанам при Патэ и короновали Карла VII в Реймсе.

Превосходство англичан больше не казалось бесспорным, а Филипп не желал участвовать в войне, которой не видно было конца. Кроме того, его сестра Анна умерла в ноябре 1432 г., не оставив детей, после чего родственная связь между Бургундцем и Бедфордом распалась.

В результате Филипп стал настойчиво требовать заключения мира, чтобы он и англичане сохранили хотя бы часть того, что было завоевано за последние пятнадцать лет. Бедфорд же по-прежнему стремился добиться полной победы.

Однако в начале 1435 г. Бедфорд поддался уговорам Бургундца и направил своих представителей в Аррас (на территории Бургундии) для подписания мирного договора с дофином, которого теперь следовало называть Карлом VII.

Но англичане не смогли пойти на уступки. Они не приняли условий, предложенных королем Карлом, и прервали переговоры. Филипп Бургундский только пожал плечами. Если англичане настолько глупы, что отказываются получить половину, желая получить все, то им вообще ничего не достанется. (Кстати, так и вышло.) Но это не означало, что Бургундия тоже должна потерять все. Филипп продолжил сепаратные переговоры с Карлом; тот, стремясь привлечь Бургундию на свою сторону и втянуть ее в войну с Англией, предложил щедрые условия.

Бедфорд умер не ликуя, как в пьесе, от радости при известии о якобы захваченном Руане. На самом деле он умер в мрачном расположении духа, узнав, что Бургундия разрывает союз и Англия лишается последнего шанса завоевать Францию. Аррасский договор между Карлом Французским и Филиппом Бургундским был подписан 21 сентября 1435 г., ровно через неделю после смерти Бедфорда. Англо-бургундский союз, который едва не уничтожил Францию, просуществовал всего шестнадцать лет.

Но виной всему было не колдовство Жанны, а глупость англичан.

Имело ли к этому какое-то отношение освобождение Карла (Шарля) Орлеанского? Абсолютно никакого!

Реплика Жанны о том, что Карл Орлеанский враг Филиппа и в данный момент находится в плену у англичан, была правильной. Орлеанец был врагом Бургундца, потому что их отцы возглавляли соперничавшие партии и потому что отца Филиппа обвиняли в убийстве отца Карла.

Кроме того, Карл Орлеанский действительно был взят в плен в битве при Азенкуре и после этого много лет провел в Англии. Без выкупа его не освободили; более того, Карл был вынужден заплатить громадный выкуп. Его освободили только в 1440 г., через пять лет после перехода Бургундца на сторону французов.

На самом деле Карла освободили в результате внутренних раздоров англичан. К 1440 г. «партия мира» во главе с Уинчестером значительно усилилась, поскольку Англия продолжала терять французские территории. Сторонники епископа считали, что освобождение Орлеанца может приблизить окончание войны. Кроме того, поскольку «ястребу» Хамфри Глостеру нравилось держать в плену живое напоминание о победе при Азенкуре, это только подогревало желание Уинчестера освободить Орлеанца в пику сопернику.

Как ни странно, это ему удалось. После освобождения Карла Орлеанского авторитет Глостера пошатнулся. Он утратил былую предприимчивость, и его карьера медленно, но верно пошла на спад.

Кстати, после своего освобождения Карл Орлеанский тихо и мирно прожил еще четверть века. Он расстался с политикой, писал стихи и покровительствовал литераторам. Затем Карл женился на богатой невесте (что помогло ему заплатить выкуп) и в 1462 г., в шестидесятивосьмилетнем возрасте у него родился сын, которому впоследствии было суждено стать французским королем. Хотя условия содержания Карла в английском плену были достаточно мягкими, однако сути дела это не меняет: во многих отношениях судьба человека, потерпевшего поражение в битве при Азенкуре, сложилась куда более счастливо, чем судьба победителя.

«Когда был юн я...»

Анахронизмам нет конца. Мы снова оказываемся в Париже, где юному Генриху VI преподносят французскую корону. Англичане были вынуждены блефовать. 17 июля 1429 г. Карл VII короновался в Реймсе, и, как бы англичане ни издевались над этим, коронация дофина нанесла им сильный психологический удар.

Оставалось только в ответ короновать Генриха, но англичанам следовало сделать это в те годы, когда Реймс находился в их руках. Теперь же Реймс перешел к французам, и коронацию пришлось устроить в Париже. Официальной такая коронация не считалась, но ничего другого англичане сделать не могли.

Поэтому 23 апреля Генриха VI переправили в Кале. (Это был День святого Георгия, покровителя Англии, но даже святой Георгий не смог бы исправить непоправимое.) 17 декабря 1430 г. Генриха с помпой привезли в Париж. Хотя в пьесе это событие происходит после смерти Бедфорда и измены Бургундца, однако в реальной истории оно произошло на пять лет раньше упомянутых событий.

В пьесе на этой церемонии присутствует Толбот, чего в действительности не было, поскольку он еще находился в плену, куда попал после битвы при Патэ.

Король Генрих разговаривает с Толботом весьма любезно. Шекспир вкладывает в его уста следующие слова:

Когда был юн я, —
Хоть и теперь не стар, — отец мой, помню,
Говаривал, что не бывало ввек
Бойца отважней вас.

      Акт III, сцена 4, строки 17—19

Король действительно «не стар». Во время коронации в Париже ему исполнилось девять лет. А помнить слова отца, якобы сказанные ему в детстве, он и вовсе не мог, так как в момент смерти отца ему было девять месяцев.

«...Графом Шрусбери»

В награду Толбот получает титул. Король Генрих говорит:

Мы жалуем вас графом Шрусбери.

      Акт III, сцена 4, строка 26

На самом деле Толбот стал графом Шрусбери только в 1442 г., через двенадцать лет после французской коронации Генриха. Этим титулом род Толботов владеет и по сей день.

Толбот награжден, а тот, кто предал его (согласно легенде, которой следует Шекспир), наказан. Когда входит сэр Джон Фальстаф (Фастолф), Толбот набрасывается на своего врага и срывает с его ноги подвязку (это означает, что Фальстаф был рыцарем ордена Подвязки) и называет трусом.

Однако всеобщего ликования не получается, потому что Фальстаф приносит известие об измене Бургундца.

«Брат Йорк...»

Чтобы показать, что измена Бургундца и смертельный удар, который она нанесла англичанам, не мешает лордам продолжать междоусобицу, Шекспир изображает дело так, будто новая ссора между сторонниками Алой и Белой розы произошла уже в день коронации.

Король Генрих пытается найти компромисс. Стремясь успокоить Сомерсета, он принимает у него алую розу, а затем демонстрирует Йорку, что это не означает личной неприязни к нему, назначая герцога на очень высокий пост:

Брат Йорк, мы вашу светлость назначаем
Наместником во Франции.

      Акт IV, сцена 1, строки 162—163

Иными словами, Йорк получает должность, которую ранее занимал Бедфорд.

Это верно. Йорк стал наместником французских территорий в январе 1436 г., через восемь месяцев после смерти Бедфорда (но только через пять лет после коронации Генриха в Париже).

Похоже, что в тот момент Ричард Йорк был искренне предан короне. Даже если в соответствии со строгим порядком престолонаследия он и считал, что обладает преимущественным правом на трон, все же он чувствовал, что заявлять о своих правах в данный момент не стоит.

В его пользу были лишь некоторые тонкости закона о престолонаследии, известные только юристам, но абсолютно несущественные для всех остальных. На стороне Ланкастеров была всенародная память о великом завоевателе Генрихе V, и эти воспоминания англичане бережно хранили и лелеяли.

Более того, после казни отца за государственную измену Генрих V окружил мальчика теплом и заботой и Ричарду было трудно оскорбить память покойного короля, обвинив его в узурпации трона. Возвращение титула и назначение на высокий пост также сильно подействовали на Йорка.

Хотя Шекспир разделяет взгляды противников Йорка, господствовавшие в его время, и изображает дело так, будто Йорк давно мечтал о троне, однако в поддержку такого утверждения говорит только один поступок Йорка, да и то совершенный уже в самом конце жизни. Далее мы убедимся, что если бы Йорк в самом деле стремился стать королем, то многие его поступки невозможно было бы объяснить.

«...Разгром и смуты»

После ритуала коронации Эксетер вновь остается в одиночестве, как было после сцены в парламенте, когда Ричард получил титул герцога Йоркского, и вновь произносит скорбный монолог:

Беда, когда в руках ребенка скипетр,
Но хуже, коль разлад родится лютый:
Приходят вслед за ним разгром и смуты.

      Акт IV, сцена 1, строки 192—194

Эксетер прав, но это и в самом деле «голос из могилы». Он умер за три года до парижской коронации Генриха и за девять лет до назначения Йорка на пост командующего английским экспедиционным корпусом во Франции.

Однако его предсказание «разгрома и смут», увы, сбывается. Оказавшись во Франции, Ричард Йорк понял, что он бессилен изменить ход событий. Толбот исправно опустошал владения бургундцев, однако друзей англичанам это не добавляло.

Кроме того, сам Ричард почувствовал, что у своего родного правительства он не пользуется особой поддержкой. Бофорты (Уинчестер и Сомерсет) медленно, но верно одолевали Хамфри Глостера. Они не только возглавляли «партию мира», но и сильно подозревали Йорка. Как бы тот ни демонстрировал свою лояльность трону, они никогда не забывали о происхождении Ричарда от Лайонела, а потому не могли доверять ему. Естественно, Бофортам не нужны были победы англичан под предводительством Йорка, так как это сделало бы его имя популярным в Англии. Они скорее предпочли бы проиграть войну, чем позволить Йорку выиграть ее.

Йорк это понимал. Вскоре после его назначения на пост французы взяли Париж, а в 1437 г., пробыв наместником немногим больше года, он махнул рукой и попросил об отставке.

Йорка заменил Уорик, который тоже ничего не добился и умер на этом посту в 1439 г. Йорк снова получил назначение во Францию и отправился туда крайне неохотно.

Правда, на этот раз ему повезло. Париж снова принадлежал французам, а английские владения в юго-западной Франции стремительно уменьшались, но Йорк и Толбот стойко удерживали остальное, а в Нормандии даже укрепили свои позиции.

После 1445 г. между воюющими сторонами воцарилось долгое перемирие, но за это время силы французов окрепли, а англичан — ослабели, в частности благодаря браку Генриха VI (этот брак занимает центральное место в сюжетной линии второй части «Генриха VI»).

В 1447 г. командующим английскими войсками во Франции стал Сомерсет, и на сей раз личность его уже можно установить. Старший брат, Джон Бофорт, умер в 1444 г., и в 1448 г. титул унаследовал его младший брат Эдмунд. За это время титул вырос в цене, потому что в 1443 г. Джон стал герцогом Сомерсетом, и этот титул впоследствии получил и Эдмунд.

Итак, в 1447 г. Эдмунд Бофорт, внук Джона Гонта и будущий герцог Сомерсет, был назначен командующим английскими войсками во Франции. (В первой части «Генриха VI» нет никаких указаний на то, что в пьесе действуют два Сомерсета, а не один.)

Как бы там ни было, но на этом посту Сомерсет продемонстрировал свою полную некомпетентность. В 1449 г. французы начали наступление на Нормандию и отбили Руан и Арфлер, взятые Генрихом V тридцать с лишним лет назад. При падении Руана Толбот вновь попал в плен, где провел около года. (Эта история диаметрально противоположна изложенной в пьесе, в ней Толбот отбил у французов Руан.)

Англичане предприняли последнее усилие и послали в Нормандию новую армию. 15 апреля 1450 г. эта армия столкнулась с французами на побережье Нормандии, у деревни Форминьи, находившейся примерно в 50 милях (80 км) к западу от Арфлера. Увы, дни Креси и Азенкура миновали. Англичанам больше не противостояли многочисленные, но плохо организованные французские армии. На самом деле при Форминьи французов было даже меньше, чем англичан, но долгие годы войны и несчастий закалили их. Сражение кончилось блестящей победой французов; англичане потеряли две трети войска.

В течение года вся Нормандия оказалась в руках французов; труды Генриха V пропали даром.

«...К воротам Бордо»

После сцены парижской коронации Генриха мы внезапно оказываемся в Бордо, на юго-западе Франции. Толбот, приведший к стенам города армию, восклицает:

Трубач, приблизься к воротам Бордо
И вызови на стену их вождя.

      Акт IV, сцена 2, строки 1—2

Что случилось? Ничего особенного. Просто после коронации Генриха прошло больше двадцати лет; бесследно исчез огромный срок, в течение которого англичане потеряли почти всю Францию. После 1451 г. в их руках оставались только Кале на северо-востоке и район вокруг Бордо на юго-западе. Иными словами, они оказались там же, где были до восшествия Генриха V на престол. Бордо принадлежал англичанам триста лет. В XII в. здесь правил Ричард Львиное Сердце и считал своей родиной скорее Аквитанию, чем Англию. Затем здесь правил Черный принц Эдуард, а его сын, которому предстояло стать Ричардом II, вообще родился в Бордо.

Но теперь, когда англичан преследуют катастрофы, в опасности оказывается даже Аквитания. Богатые области, так долго входившие в английскую империю, исчезают одна за другой, и наконец 5 июня 1451 г. Бордо захватывают французы.

Из великих английских полководцев в живых остается только несгибаемый Толбот. Почему-то потеря Бордо оказывается для англичан болезненнее потери Нормандии, и Толбота посылают на юго-запад, чтобы отбить Аквитанию.

К этому времени Толботу было около семидесяти лет, но его боевой дух ничуть не уменьшился.

«...Негодяю Сомерсету»

В сентябре 1452 г. армия под командованием Толбота взяла Бордо, после чего обширные окружающие территории вновь признали власть англичан.

Но если англичане надеялись, что после этого в ходе войны наступит коренной перелом, то их ждало жестокое разочарование. Толбот был слишком стар и не мог один выносить все тяготы войны, а другого полководца у англичан не было.

Карл VII (который в пьесе все еще именуется дофином, хотя он стал королем за четверть века до этого) просто собирает войско и направляется к Бордо. В то время отвоевать потерянное французам уже ничего не стоило.

В пьесе не упоминается, что сражение за Бордо происходит уже в самом конце войны, когда вся остальная Франция была очищена от англичан. Складывается впечатление, что где-то на севере находятся сильные английские армии, которые должны прийти на помощь Толботу. Почему же они этого не делают? Согласно Шекспиру, дело обстоит так: одной армией командует Сомерсет, другой — Йорк, и их соперничество оборачивается для Толбота катастрофой.

Так, узнав, что Карл VII с несметным войском идет на Бордо, Йорк, ничего не предпринимая, с огорчением говорит:

Проклятье негодяю Сомерсету,
Что медлит в подкрепленье мне прислать
Отряд кавалеристов...

      Акт IV, сцена 3, строки 9—11

А когда гонцы Толбота прибывают к Сомерсету, тот мрачно заявляет:

Теперь уж поздно, не могу послать.
Толбот и Йорк с поспешностью чрезмерной
Затеяли поход.

      Акт IV, сцена 4, строки 1—3

«...Мой сын, Икар»

14 июля 1453 г. французы осадили Кастильон, находящийся в 30 милях (48 км) к востоку от Бордо. Неугомонный Толбот торопится на выручку к осажденным.

Толбот ничуть не изменился и по-прежнему считал, что полководцу нужна только храбрость. 17 июля 1453 г. он атаковал французов без поддержки артиллерии и погиб, как и большинство его солдат. Перед битвой к нему присоединился сын, также Джон Толбот. Джон-младший погибает первым, и старый Толбот, сам умирающий, качает сына в своих объятиях и оплакивает его:

И в этом море крови утолил
Своей души воспламененный жар, —
И доблестно погиб мой сын, Икар.

      Акт IV, сцена 7, строки 15—16

Согласно греческим мифам, Икар был сыном великого изобретателя Дедала. За оскорбление царя Крита обоих посадили в тюрьму. Дедал изобрел крылья из перьев, крепившиеся к легкой раме с помощью воска; на этих крыльях Дедал и Икар улетели с Крита.

Дедал предупредил сына, чтобы тот не поднимался слишком высоко, но Икар не послушался отца. Он поднялся чуть ли не к самому солнцу, и от его жара воск растопился. Перья рассыпались, и Икар упал в ту часть Эгейского моря, которая расположена севернее Крита и западнее Малой Азии; по его имени это море иногда называют Икарийским.

Толбот также умирает, однако перед смертью успевает произнести знаменитую строку. Он утверждает, что его мертвый сын, перед гибелью убивший множество французов, улыбается, словно хочет сказать:

«Будь Смерть французом, нынче умерла бы».

      Акт IV, сцена 7, строка 28

Битва при Кастильоне была последним значительным сражением Столетней войны, закончившейся полным поражением Англии через тридцать восемь лет после сражения при Азенкуре. Официально мирного договора не заключали; война иссякла сама собой. В руках англичан остался только Кале, взятый Эдуардом III сто лет назад; они удерживали эту крепость еще целых сто лет.

В год окончания Столетней войны, всего за полтора месяца до гибели Толбота, произошло еще более драматическое событие. Турки взяли Константинополь, одиннадцать веков бывший столицей императоров, которые вели свою родословную от римского Августа.

Это событие ознаменовало конец целой эпохи в истории Европы — как на западе, так и на востоке. На востоке были уничтожены последние остатки Древнего мира, а на западе кончилась самая долгая средневековая война. В ходе Столетней войны постепенно возникли те нации, которые мы сегодня называем англичанами и французами.

«...В Париж»

Однако в этой пьесе, полной чудовищных анахронизмов, ничто не предвещает конца Столетней войны.

Среди победителей появляется Жанна д'Арк и с презрением смотрит на мертвого Толбота, олицетворяя победу французского колдовства, наконец одолевшего английскую храбрость. На самом деле Жанна умерла еще за двадцать два года до битвы при Кастильоне.

После окончания сражения дофин говорит:

Теперь в Париж. К победам путь открыт:
Всем завладеем, — Толбот ведь убит.

      Акт IV, сцена 7, строки 95—96

Да, конечно. Тем более что французы уже давно владеют всем.

«Граф д'Арманьяк...»

Действие перемещается в Лондон. Складывается впечатление, что англичан настолько поразила смерть Толбота, что победу немедленно одержала «партия мира».

И здесь мы возвращаемся на несколько лет назад. «Партия мира» действительно одержала победу, но это произошло примерно за десять лет до гибели Толбота.

В 1437 г. мальчику исполнилось шестнадцать лет, и детство Генриха VI закончилось. Пост лорда-протектора, который занимал Глостер, был упразднен. Набожность юного короля позволяла Уинчестеру, заклятому врагу Глостера, оказывать сильное влияние на Генриха VI, способности которого управлять страной с возрастом ничуть не увеличились.

Позиция Глостера стала еще более неустойчивой после провала кампании за освобождение Карла Орлеанского (см. в гл. 11: «Без выкупа его освободили...») и суда над женой Глостера, обвиненной в колдовстве (это событие Шекспир переносит в более позднюю эпоху, оно становится важной сюжетной линией второй части «Генриха VI»).

Глостер отчаянно боролся за победу «партии войны» и старался удержать хотя бы Нормандию. В начале 1440-х гг. он пытался устроить брак Генриха VI, который заставил бы короля вести более жесткую и агрессивную внешнюю политику. Глостер говорит Генриху:

Граф д'Арманьяк, дофину кровно близкий
И человек с влиянием огромным,
Единственную дочь вам предлагает
В супруги, с крупным, царственным приданым.

      Акт V, сцена 1, строки 17—20

Граф Арманьяк, о котором идет речь, — это Жан IV, потомок Бернара VII. Карл VII становился все сильнее и распространял свое влияние на южную Францию (вотчину Арманьяка). Жану IV это не нравилось, Он был готов перейти на сторону англичан, и Хамфри Глостер видел в нем нового Бургундца.

Арманьяка подталкивали к восстанию; распространились слухи о браке дочери графа с королем Генрихом, что должно было укрепить связи Жана IV с англичанами.

«Молод я...»

План, предложенный Глостером, Генриху не по душе. Он говорит:

В супруги, дядя? Ах, как молод я,
И мне к лицу скорей ученье, книги,
Чем нежности игривые с любезной.

      Акт V, сцена 1, строки 21—23

Однако к этому времени (1444 г.) Генрих уже не так юн, чтобы не помышлять о браке; ему двадцать три года.

Тем не менее во многих отношениях король оставался ребенком до конца жизни. Он никогда не мог принять самостоятельного решения и с готовностью подчинялся более сильной личности. Он действительно отдавал предпочтение книгам и молитвам и никогда не интересовался женщинами.

Но эта опасность Генриху не грозила. Французское влияние на юге росло быстрее, чем ожидалось, и Арманьяк не мог противостоять этому. Стало ясно, что для Англии он не представляет интереса, и предлагаемый Хамфри брак Генриха с его дочерью не состоялся. Это был последний шанс Глостера, но он не сумел им воспользоваться.

«...Французская красотка!»

Но война продолжается (по крайней мере, в пьесе). Дофин и Бургундец вместе с Жанной д'Арк продолжают наступление на Париж. Им противостоят англичане, которыми командует Ричард Йорк.

Перед битвой демоны появляются на сцене и покидают Жанну, суля ей катастрофу. Сражение выигрывают англичане. После поединка с Бургундцем Йорк берет Жанну в плен, восклицая:

Поймал тебя, французская красотка!

      Акт V, сцена 3, строка 30

[В оригинале: «Дева Франции, похоже, теперь ты моя...» — Е.К.]

Крупица правды в этой чудовищной лжи заключается в том, что Жанна д'Арк действительно попала в плен во время сражения за Париж. Однако это случилось на двадцать лет раньше и задолго до того, как Йорк стал командовать английской армией во Франции.

После коронации Карла VII, состоявшейся в Реймсе в июле 1429 г., Жанна решила наступать прямо на Париж, но сил для этого было недостаточно, а французские полководцы ее не поддерживали. Ее ранили стрелой в бедро и она была вынуждена отступить. После этого миф о непобедимости Жанны развеялся, но она по-прежнему настаивала на наступательной политике французов. Дело кончилось тем, что 23 мая 1430 г. Жанну взяли в плен в Компьене, находящемся в 40 милях (64 км) к северо-востоку от Парижа.

Это произошло до заключения Аррасского мира. Бургундцы еще воевали на стороне англичан, и герцог Бедфорд был еще жив. Бургундцы пока не помышляли о том, чтобы сражаться на стороне Жанны; наоборот, именно они и взяли ее в плен. Потом они продали Жанну за десять тысяч франков англичанам, и в январе 1431 г. она попала в руки англичан (которыми тогда командовал не Йорк, а Уорик).

В каком-то смысле Йорк действительно отобрал Жанну у бургундцев; правда, это был не он, а его предшественник, который не отбил Орлеанскую деву у ее союзников силой оружия, а купил у врагов Жанны, и все это произошло не после битвы у Кастильона, а на двадцать два года раньше.

«...Мой отец — Неаполя король»

Тем временем Суффолк в ходе все той же битвы повторил подвиг Йорка и также взял в плен женщину. Две пленницы в одной сцене добавляют действию драматизма, поскольку вторая пленница причинила Англии намного больше вреда, чем Жанна д'Арк.

Суффолк, на которого произвела сильное впечатление красота этой женщины, спрашивает, как ее зовут, и пленница отвечает:

...зовусь я Маргаритой,
И мой отец — Неаполя король.

      Акт V, сцена 3, строки 51—52

Реальная картина настолько же далека от действительности, как и история пленения Жанны.

После провала попытки Глостера женить Генриха на дочери Арманьяка «партия мира» одержала в Англии окончательную победу. Руководили ею Уинчестер, Сомерсет и Суффолк.

Когда срок полномочий Йорка во Франции истек, ему было приказано вернуться в Англию (это становится ясно во второй части «Генриха VI»). Частично это было вызвано личной ненавистью к нему Бофортов и их союзников, а частично тем, что он был настроен слишком воинственно.

Затем Суффолк заключил перемирие с Францией и начал в Аррасе вести переговоры о браке, который помог бы англичанам достичь надежного мира и сохранить хотя бы Нормандию.

Для этой цели Суффолк выбрал Маргариту, дочь короля Ренье (или Рене) I Анжуйского. Теоретически Неаполитанское королевство принадлежало Рене после смерти в 1435 г. бездетной королевы Иоанны, но он никогда не правил Неаполем. Испанцы из королевства Арагон, которые тогда владели Сицилией, захватили также и Неаполь.

Однако Рене Анжуйского все же называли королем. Этот титул не давал ему ни власти, ни доходов, зато обеспечивал престиж. Английскому королю было гораздо легче жениться на дочери короля Неаполя, чем на дочери графа Анжуйского, несмотря на то что титул короля был фиктивным. Во всяком случае, Маргарита имела полное право называть себя «дочерью короля».

Маргарита родилась в 1429 г.; следовательно, когда Суффолк начал готовить брак, ей было всего пятнадцать лет. С точки зрения дипломатии это была подходящая партия. Во-первых, благодаря номинальному титулу отца невеста была достаточно знатной; во-вторых, она принадлежала к семье лояльной по отношению к французскому королю, а потому могла оказаться полезной при заключении мира с Францией (во всяком случае, того мира, к которому стремились Суффолк и его партия).

Однако для более поздних английских летописцев Маргарита была ненавистной француженкой, которая не только не принесла с собой приданого, но, наоборот, за нее пришлось заплатить несколькими английскими провинциями. Во время последовавшей за этим серии гражданских войн Маргариту невзлюбили еще больше, поэтому на нее было легко свалить все беды, которые не успели приписать Жанне д'Арк.

Всеобщая нелюбовь позволила мифотворцам сочинять небылицы о ее неразборчивости и ненасытности в любви. Так, в соответствии с легендой, Суффолк сначала заводит с Маргаритой роман, а потом сватает ее Генриху, чтобы с помощью своей любовницы управлять как слабовольным английским королем, так и самой Англией.

«Ты вовсе не отец мне...»

На сцене в последний раз появляется Жанна д'Арк. Она предстает перед судом, на котором председательствует Ричард Йорк, но этот суд, как все, что связано в пьесе с Жанной, не соответствует реальности (кроме того, что суд все-таки был).

Вкратце перечислим факты. 13 января 1431 г. Жанна, обвиненная в ереси, предстала перед церковным судом во главе с епископом Бове Пьером Кошоном. Суд продолжался несколько месяцев, в течение которых Жанна не утратила достоинства и решительности. В конце концов ее сожгли на базарной площади Руана 30 мая, сразу после вынесения приговора.

Однако в этой пьесе (и особенно в этой сцене) Жанна в угоду английским националистам изображена настолько враждебно, предвзято и тенденциозно, что в наши дни эту пьесу едва ли когда-нибудь поставят на сцене. Недостатков в первой части «Генриха VI» множество, но с современной точки зрения главным является именно этот.

В пьесе Жанна первым делом отрекается от своего отца-пастуха. Она кричит:

Я рождена от благородной крови.
Ты вовсе не отец мне, не родня.

      Акт V, сцена 3, строки 8—9

Благородные английские лорды шокированы поведением Жанны, а ее разгневанный отец уходит, пожелав напоследок, чтобы ее сожгли.

Затем Жанна пытается спастись, сначала заявляя, что она девственница, а потом — что она беременна, причем поочередно называет отцом ребенка троих разных мужчин. Наконец ее уводят — видимо, на казнь.

К счастью, эта сцена не оказала влияния на отношение к Жанне следующих поколений. Осквернить память о ней не смогло даже решение суда; наоборот, оно превратило Жанну в мученицу.

Когда в 1450 г. король Карл VII отбил у англичан Руан, он приказал провести судебное расследование. (В конце концов, он был коронован с помощью Жанны и просто не мог позволить, чтобы этот подвиг приписали той, кого официально признали еретичкой и ведьмой. В 1456 г. следствие закончилось, и приговор суда был отменен.)

«...Торжественно мы водворяем мир»

После того как Жанну д'Арк уводят на казнь (ведьм нужно убивать), подписывается мирный договор. На самом деле никакого мира не заключали; в 1445 г. в ходе переговоров о браке Генриха с Маргаритой Анжуйской Суффолк подписал с французами перемирие.

В пьесе описание условий этого мира (или перемирия) не просто коренным образом противоречит фактам, но носит откровенно шовинистический характер. Король Карл (которого в пьесе именуют просто Карлом и лишают титула) вынужден признать короля Генриха своим сувереном (и, следовательно, королем Франции), а также платить ему дань. Эта возмутительно сфальсифицированная сцена заканчивается словами Йорка:

Так. Распустите же свои войска.
Свернуть знамена! Пусть замолкнут трубы.
Торжественно мы водворяем мир.

      Акт V, сцена 4, строки 173—175

«...Его нарушить»

Если бы в 1445 г. удалось заключить прочный мир, а не перемирие, то для Англии сто лет спорадических войн закончились бы тем, что по крайней мере Нормандия осталась бы в ее руках. То, что это завоевание стоило такой крови и таких лишений, весьма сомнительно, но зато следующим поколениям англичан было бы чем гордиться.

Однако уже в момент подписания перемирия Алансон шепчет на ухо королю Карлу:

Ведь вы всегда вольны его нарушить.

      Акт V, сцена 4, строка 164

Естественно, нельзя было ожидать, что Карл когда-нибудь смирится с потерей Нормандии. (Впрочем, нельзя было надеяться и на то, что Англия откажется от своей агрессивной политики, если Франция ослабеет.)

Однако годы, последовавшие за заключением перемирия, показали, что Франция становится все сильнее, а Англия продолжает скользить по наклонной плоскости. В 1447 г. Йорк, лучший из английских полководцев, был отправлен не доверявшими ему сторонниками Ланкастеров в неофициальную ссылку в Ирландию, а в 1448 г. Карл разорвал перемирие и начал новое наступление.

Как было описано выше (см. в гл. 11: «...Разгром и смуты»), это быстро привело к утрате Нормандии и финальной битве у Кастильона в юго-западной Франции.

«...Чтоб королевой стала Маргарита»

Если Шекспир действительно переделывал какую-то более старую пьесу, резонно предположить, что та заканчивалась триумфальным подписанием мира; это было бы вполне естественно.

Однако Шекспиру пришлось добавить еще одну сцену, которая дополняет старую концовку, чтобы связать эту пьесу со второй частью «Генриха VI».

В лондонском королевском дворце Суффолк описывает красоту Маргариты Анжуйской так красноречиво, что побеждает даже целомудренного Генриха и заставляет его забыть про учебу и книги. Король говорит Глостеру:

Итак, милорд протектор, согласитесь,
Чтоб королевой стала Маргарита.

      Акт V, сцена 5, строки 23—24

Шекспир наделяет Глостера большей властью, чем тот обладал в то время; его карьера близится к концу. Однако падение Глостера произойдет уже во второй части пьесы, и автор готовит для него почву.

Глостер возражает против женитьбы Генриха на Маргарите и высказывается в пользу дочери Арманьяка, так как Арманьяк богат, а Рене Анжуйский беден. Суффолк выдвигает свои доводы: королевский титул и красоту девушки; он с презрением отвергает саму мысль о том, что английского короля могут интересовать деньги.

И Генрих, поддавшись страсти, настаивает на том, что его женой станет Маргарита.

«Парис...»

В результате пьеса кончается на полуслове. Суффолк, которому поручено привезти Маргариту, произносит последние строки этой пьесы, после того как посрамленный Глостер уходит:

Вот Сеффолк [Суффолк. — Е.К.] победил и отплывает,
Как некогда плыл в Грецию Парис...

      Акт V, сцена 5, строки 103—104

Но в этих словах одновременно содержится намек на грядущие грозные события, потому что в Греции Парис похитил Елену Троянскую и это закончилось гибелью города, в который он ее привез. То же самое (или почти то же самое) должно было случиться и с Англией.

Вторая часть «Генриха VI» начинается практически без перерыва. Суффолк возвращается, успешно выполнив свою миссию.

Примечания

1. Альциона (точнее, Алкиона) — дочь бога ветров Эола, жена фессалийского царя Кеика. (Примеч. пер.)

2. Ту же ошибку он многократно повторяет впоследствии. (Примеч. пер.)

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница