Глава 14. Стюарты приходят на смену

Властители подобны небесным телам, которые определяют добрые или недобрые времена.

С этого момента мы поведем историю Фрэнсиса Бэкона без помощи Словесного Шифра. Любимая шифрованная история Бэкона завершается трагедией Эссекса. Впрочем, он продолжает ее, делая частые записи с помощью Двухбуквенного Шифра, которые были расшифрованы миссис Гэллап.

Смена государя — волнующее время для монархии, и британский народ бурно реагировал на воцарение Якова VI Шотландского, который теперь также стал Яковом I Английским. Одни питали надежды, другие смотрели на происходящее с опаской, но мало кто был равнодушен к нему. Еще до того как прозвенел погребальный колокол по старой королеве, некоторые придворные устремились на север по широкой дороге, ведущей из Лондона в Эдинбург. Бауэн отмечает, что своеобразным весенним развлечением стала продолжительная попытка знатных персон добиться расположения короля¹.

Фрэнсис отразил испытанное им кратковременное облегчение в письме к другу, Тоби Мэтью, вскоре после избрания Якова. Теперь, когда решение было окончательным и не подлежало изменению, оказалось, что он остался с пустыми руками. Оставалось лишь вздохнуть с облегчением: «Время сомнений ушло, пришло время делам. К тому же, я чувствую себя, словно очнулся от сна, длившегося долгое время»².

Наверное, внутреннее состояние Фрэнсиса было бы уместнее сравнить с пробуждением от кошмарного сна. Он чувствовал, что теперь ему не надо бороться за «место» и делать все возможное, чтобы обрести роль в королевстве Якова. Ему на помощь пришло его обычное утешение — перо было его скипетром; так пусть же «золотой обруч» покоится на том челе, куда его водрузили.

Это было время полной переоценки жизни. Последнему из Тюдоров не суждено было получить официального признания. Странная история Елизаветы и трагедия ее семьи завершилась, и один лишь Фрэнсис остался в живых, чтобы поведать эту историю. Он действительно намеревался поведать ее, но это должно было быть сделано тайно, эту историю следовало похоронить в «словесном склепе», и он не был уверен в том, что она когда-либо будет явлена миру. Что ожидало этого некоронованного короля в будущем?

Яков I, портрет работы Дэниэла Майтенса (1621). После смерти Елизаветы ее приближенные назвали ее преемником Якова VI Шотландского. Он был единственным ребенком Марии Шотландской от ее супруга Генри Стюарта, более известного как лорд Дарнли (Дарнли был кузеном Марии Стюарт и ее вторым супругом, за которого она вышла замуж после смерти своего первого супруга Франциска II Французского и возвращения на родину. — Прим. пер.). Новый король стал Яковом I Английским, и его восхождение на английский престол значительно сблизило королевства Англию и Шотландию. Роберт Сесил поддерживал тайные сношения с ним еще до смерти Елизаветы

Какие бы сомнения ни высказывались в прошлом относительно его права носить этот титул, теперь королем Англии был Яков VI. И Фрэнсис стал первым, кто признал, что королем может называться только монарх, прошедший священный обряд помазания на царство. Он намеревался стать всего лишь подданным, но при этом — самым лучшим подданным в государстве, как это было с ним и при Елизавете.

Яков проводил свое королевское время, держа путь на юг по своему новому королевству, пройдя по пути через Сент-Олбанс, земли Бэкона, и остановившись в роскошном имении Сесилов, Теобальдзе. Новый король был до такой степени очарован этим элегантным поместьем, что Роберт счел необходимым, хотя, вероятно, и не слишком охотно, предложить его Его Величеству. Дар был с удовольствием принят, и Роберту пришлось ограничиться утешительным призом, Хатфилдом, где прошло детство принцессы Елизаветы. Однако он достиг того, к чему стремился, — милости нового короля.

Яков прибыл в Англию в сопровождении великого множества шотландских аристократов, которые, в глазах англичан, были неотесанными, необразованными, дурно воспитанными и служили объектами многочисленных насмешек из-за сильного акцента и неумения вести себя при дворе. Неприязнь британцев к иностранцам была хорошо известна, и несмотря на то что шотландцы были не совсем иностранцами, они были достаточно чужими, чтобы поглядывать на них свысока (очевидно, автор противопоставляет потомков населения Римской Британии, далеких предков англичан, северянам-скоттам, предкам современных шотландцев, которые не подверглись романизации. — Прим. пер.). Взгляды Бэкона были слишком широки, чтобы он стал жертвой такого островного менталитета, в чем мы можем убедиться на его опыте «О великодушии»: «Если человек любезен и учтив по отношению к чужеземцам, это свидетельствует о том, что он — гражданин мира»³.

Яков считал себя как нельзя более подходящим для нового поста. Воспитанный в перспективе стать королем и с детских лет преисполненный сознания значительности собственной персоны, он наслаждался своим новым высоким положением. Наконец страна будет называться «Великобританией»⁴, а он окажется современным наследником короля Артура, правителя Камелота.

Джеймс взошел на английский престол через 289 лет после жестокой битвы при Баннокберне, которая разделила две страны. Он всегда мечтал об их объединении. Теперь Бэкон написал Якову, предлагая ему именоваться королем Англии, Франции и Шотландии, называемых Великобританией. Якову эта идея очень понравилась, и он издал указ по этому поводу — разумеется, никак не отметив в связи с этим Бэкона.

Однако Якову было далеко до короля Артура. Согласно документам того времени, своим внешним видом он вовсе не был похож на короля:

Он был среднего роста и достаточно тучным, а благодаря одеждам казался еще более дородным. Одежды для него всегда шились объемными и свободными, его дублеты^* были простеганы, чтобы, защитить от удара кинжала, штаны у него были с огромными и пышными складками. От природы он был робкого десятка... его глаза были навыкате, он всегда не спускал глаз с незнакомых людей... [так что] многие смущенно покидали помещение⁵.

Современный психолог назвал бы детство шотландского принца ужасным. Младенцем он был оторван от матери, когда ее принудили отречься от престола по обвинению в убийстве своего супруга, лорда Дарнли. Ребенок был провозглашен королем Шотландии Яковом VI, когда ему было всего тринадцать месяцев. Воспитанный в холодном и сыром замке опекунами, графом и графиней Марр, он пережил и весьма небезопасное отрочество.

Очевидно, что шотландский двор не слишком отличался утонченностью. Шотландцам Англия казалась страной грез. Англичане же воспринимали Шотландию как страну шутов. Когда сопровождавшие короля шотландцы прибыли в Лондон, их громкие голоса, сильный акцент и громовой смех по поводу собственных непристойных шуток вызвали презрительную насмешку британской аристократии, считавшей себя во всех отношениях стоящей выше них.

Главными чертами Якова были превосходное классическое образование, которое было вбито в него строгим наставником; любовь к миру, усиливаемая собственной трусостью; известная доля хитроумия, благодаря чему историки называют его «самым мудрым из дураков в христианском мире». Возможно, именно по поводу Якова Бэкон сказал: «Ничто не причиняет больший вред государству, чем подмена мудрости хитростью»⁶.

Фрэнсис не был в числе тех, кто ринулся встречать Якова по его приближении к Лондону. Он продолжал сидеть в Туикенэме, без сомнения, погруженный в свои собственные мысли. Однако он все же послал письмо новому королю через своего друга сэра Джона Дэвиса, одного из тех многих людей, что отправились встречать королевский поезд. В письме знакомому адвокату Дэвис часто цитирует важное замечание, касающееся тайной жизни Бэкона как поэта.

Г-н Дэвис,

Хотя Вы внезапно уехали... полагаюсь на Вашу любовь и благоприятное упоминание моего имени, а также защиту и покровительство, если оно станет объектом нападок и придирок... Итак, уповая на Вашу милость к тайным поэтам, остаюсь

искренне Вашим
Фр. Бэконом⁷.

Дэвис был одним из поэтов близкого круга Бэкона, одним из его «перьев», и Фрэнсис попросил его тактично упомянуть о нем Якову. Этот самый Дэвис ранее написал стихотворение в честь шести великих поэтов — Гомера, Данте, Чосера, Спенсера, Дэниэла и шестого, не названного по имени поэта, его «милого друга», который «поет под личиной». Кто бы это мог быть, если не Бэкон?

Итак, Фрэнсис ожидает благоприятного случая и делает все что возможно, чтобы занять влиятельное место в правительстве, но движение к этой цели будет медленным. «Странные неудачи Фрэнсиса Бэкона занять подобающее ему место на службе государству, — отмечает Р.У. Черч, — нельзя объяснить ничем, кроме тайной вражды со стороны Сесила, чем бы это враждебное отношение ни было вызвано»⁸.

Черч не увидел, в чем коренилась проблема, — в том, что Сесил всегда завидовал Фрэнсису и боялся за свое собственное положение при дворе в случае, если Фрэнсис войдет в силу. «Я словно ястреб, который не может взлететь, "привязанный к чужому кулаку"», — восклицал Бэкон⁹, подразумевая Сесила. Неужели и теперь, когда он отказался от своего права на престол, он будет по-прежнему страдать от враждебного отношения Сесила? Сесилу явно было выгодно сделать так, чтобы Бэкон не был востребован государем, и он сделал все, чтобы способствовать этому.

Другой биограф пришел к выводу, что Сесил «по-видимому, владел какой-то тайной, имеющей отношение к Бэкону, [которая была] опасной для его репутации, которую он сообщил королю Якову, и это стало препятствием для его карьеры после смерти королевы»¹⁰. Очевидно, что и при Якове Сесил продолжал пользоваться той самой тактикой, которая приносила ему такие успехи при Елизавете¹¹. Ему было достаточно убедить Якова в том, что Фрэнсис пойдет на все, чтобы вернуть себе то, что ему принадлежит по праву рождения, чтобы при первой возможности захватить корону. Понадобилось время, чтобы Фрэнсис сумел развеять страхи Якова и убедить его в своих добрых намерениях. Якову не о чем было беспокоиться. Фрэнсис уже принял решение не настаивать на своих правах на корону (хотя, возможно, многие из его друзей хотели бы, чтобы он поступил именно так, и, может быть, у него были неплохие шансы одержать победу).

Размышляя о новом монархе и своем собственном положении, Фрэнсис видел перед собой два пути. Он мог либо удалиться в свое загородное поместье и посвятить остаток жизни творчеству, литературным и эзотерическим занятиям, либо сделать еще одну попытку, чтобы, как некоронованный король в его видении, способствовать прогрессу своей страны. Выбор Фрэнсиса был очевиден — в его сердце жило неистребимое чувство ответственности за судьбу своей страны; это было самое главное. Он должен заниматься государственными делами и быть как можно более полезным новому королю. Как он писал немного ранее:

Полагая, что я рожден для того, чтобы служить человечеству, и рассматривая заботу о всеобщем благополучии как общее достояние, которое, подобно воздуху и воде, принадлежит каждому, я стремлюсь понять, каким образом можно лучше сослужить службу человечеству и к какой службе я сам лучше всего предназначен природой... У меня были надежды... что в случае, если бы я занял государственный пост, я мог бы сделать кое-что хорошее для людей¹².

Фрэнсис был скромным человеком; и все же ему было очень трудно раболепствовать. Он чувствовал, что в нем есть королевское достоинство, что он заслуживает не меньшего, чем любой другой человек, и он никогда не разыгрывал ложного смирения. Однако поставленная им перед собой цель была велика, и ради нее стоило принести жертву и добиться благосклонности Якова, чтобы можно было продолжать заниматься просвещением народа. Фрэнсис с большим сожалением добровольно отрекся от перспективы вести спокойную жизнь ученого, заставив себя вернуться в гущу политических событий. Якову было немедленно написано письмо, в котором он заверял нового монарха в своих добрых намерениях.

Если бы Яков знал тайну происхождения Фрэнсиса, он был бы обрадован и почувствовал бы облегчение, зная, что у него есть его поддержка. Фрэнсис не намеревался мешать королю в чем бы то ни было; он хотел лишь, чтобы ему разрешили честно служить своей стране. В удивительном письме, отправленном с его другом Тоби Мэттью (когда тот вместе с другими придворными отправился встречать короля), Фрэнсис весьма прозрачно (для тех, кто знал тайну) написал о той близости, «которой я был удостоен моей дорогой покойной Государыней; принц, счастливый во всех отношениях, но более всего счастливый иметь подобного преемника».

Далее он предлагает себя к услугам королю:

Думаю, что у Вашего Величества нет подданного, который не любил бы этот Остров, который был бы пустышкой и недостойным, чье сердце не горело бы огнем, кто не хотел бы не только поднести Вам дары мира, чтобы снискать вашу благосклонность, но и принести себя в огненную жертву на службе Вашему Величеству: среди них ни один не может гореть более чистым и жарким желанием этого, чем я¹³.

Яков, конечно же, не пропустил эти упоминания о «принце» и «приношении огненной жертвы», но он не ответил на письмо Бэкона. Когда он обнародовал перечень тех состоявших «на службе на момент смерти королевы», за кем он намеревался сохранить их прежние посты, из него было исключено лишь имя Бэкона. Через некоторое время Тайный Совет заметил это упущение и заручился у короля разрешением сохранить Бэкона при дворе в качестве ученого советника. Было это упущение случайным или преднамеренным? Можно лишь гадать по этому поводу, но мы точно знаем, что теперь государственным секретарем Его Величества стал Роберт Сесил.

Именно к этому суррогатному королю был вынужден обращаться Бэкон, когда решил попросить «почтить» его рыцарским званием. А через кого ему необходимо было подавать это прошение? Разумеется, через нового секретаря нового короля, Роберта Сесила. Рыцарское звание было первым титулом, которого этот принц крови удостоился за долгие сорок два года жизни. Много раз он молча стоял в стороне, когда королева жаловала Орден Подвязки — самый высокий и самый вожделенный рыцарский орден в стране — его друзьям, родственникам и другим, заслуживавшим его в значительно меньшей степени, чем он. Этот орден учредил предок Фрэнсиса Эдуард III, как считается, вдохновленный идеей артуровского Круглого Стола. Однако потомок Эдуарда Фрэнсис так и не был удостоен Подвязки. Между тем в 1608 году этот орден получил Роберт Сесил.

Единственное, о чем просил Фрэнсис в своем прошении, это честь быть возведенным в рыцари приватно, но Сесил отказал ему в этом. Церемония должна была пройти публично, и он должен был быть среди других новоиспеченных рыцарей. Можно представить себе, какой «честью» счел Бэкон подобное посвящение в рыцари, но он, как всегда, мужественно подчинился этому.

В мае 1603 года Роберт Сесил стал бароном Сесилом Эссендонским (впоследствии он стал виконтом, а потом и графом Солсбери). Примерно в то же время генеральный атторней Эдвард Кок, второй злейший враг Бэкона после Сесила, оказался в числе шестерых человек, кому было пожаловано рыцарское звание. Два месяца спустя, 23 июля 1603 года, до коронации Якова, Фрэнсису Бэкону, поэту, философу и принцу, стоявшему под сильным дождем в саду Уайтхолла вместе с тремя сотнями прочих людей разных степеней достоинства, был дан «этот почти проституированный титул рыцаря»¹⁴.

Фрэнсису пришлось ждать еще четыре года, прежде чем он получил должность на королевской службе, став заместителем генерального атторнея. Его карьере суждено было быть медленной, коль скоро Роберт Сесил был жив, а Эдвард Кок занимал пост генерального атторнея. Фрэнсис смирился с этим. В своем шифрованном повествовании он записал¹⁵, что на данный момент он должен довольствоваться и этим, если на то была воля небес.

На протяжении многих лет в голове Фрэнсиса постепенно, шаг за шагом, складывался план образования для простых людей. Теперь он решил воспользоваться возможностью и серьезно принялся за изложение этого вопроса на бумаге. В 1605 году он опубликовал первый из своих главных трудов — «О преуспевании наук». Это было великое произведение, в котором воплотилась суть его духа и его столь долго остававшиеся тщетными планы относительно человечества.

То, что внимательный и осведомленный читатель прочтет между строк посвящения «О преуспевании наук», скажет ему многое. Книга является даром Якову — «ибо королям принадлежит как дань долга, так и дары любви со стороны их слуг». Бэкон многократно старался убедить Якова в том, что ему нечего бояться его в вопросах управления страной. Он даже говорил о том, что Елизавета была незамужней. Он не мог более ясно продемонстрировать Якову свое намерение оставить все претензии на свое положение ее законного наследника.

Титульный лист издания «О преуспевании наук» 1633 года. В этом первом из его главных трудов, опубликованных под его именем, Фрэнсис всерьез приступил к великой работе по созданию новой философии науки и новой системы знаний. Вместо чисто умозрительного анализа и слепой покорности авторитетам, таким как Аристотель и Библия, он выдвинул метод, основанный на наблюдениях за природой. То, что кажется таким простым в наше время, было откровением во дни, когда Галилей подвергался преследованиям за то, что осмелился поверить собственным наблюдениям вопреки суждениям древних

Эти заверения были всего лишь малой частью его плана, касавшегося «Преуспевания». Несколько лет спустя Бэкон скажет о работе, начатой книгой книгой «О преуспевании наук»: «В первую очередь мы должны подготовить "Естественную и экспериментальную историю", достаточную и качественную; и это — основа всему; ибо мы должны не воображать или предполагать, но открывать то, что вершит природа, или то, что может быть свершено»¹⁶. Подобная мысль, пишет Лорен Эйсли в «Человеке, который видел сквозь время», является «истинной сутью той науки, какую мы имеем в наши дни». Бэкон в одиночку трудился, чтобы приковать «воображение к реальности, но в то же время... освободить [его] для исследований неизведанных тайн и загадок природы»¹⁷.

Задача Бэкона была всеохватной — ему предстояло попытаться свести воедино все существующие знания, чтобы применять их в своих научных наблюдениях над окружающим миром. Его врожденная любовь к порядку проявилась в полной мере, когда он попробовал распределить по категориям все, чтобы оно было понятным и легко запоминалось читателю. Зная, что задача превышала возможности того, что человеку под силу сделать в течение жизни, он надеялся лишь, что ему удастся, по крайней мере, «создать саму машину и ткань, хотя, возможно, мне и не придется применять или приводить ее в движение»¹⁸. Он должен был указать путь, стать светочем, провозвестником, факелом, озаряющим путь в ночи.

В основе его философии лежали две книги, «автором которых был Бог», — Библия и книга природы. Первая из них несла волю Божию, определявшую смиренную поступь человека, а вторая открывала могущество Бога, воплощенное в мире форм. Если бы человек научился правильно читать книгу природы, он мог бы познать и научиться использовать силу Божию. Только так можно было бы преодолеть убогое состояние человечества и вернуть ему благодать, которая была заказана Адаму в результате его «грехопадения»^**. Без Бога «человек — энергичное, злобное, жалкое существо, не лучше, чем как какой-нибудь паразит»¹⁹. В основе философии Фрэнсиса Бэкона лежала мысль о том, что наука и служение человечеству являются двумя краеугольными камнями доктрины творения.

Прямым и простым путем Бэкон стремился к просвещению всего человечества. Если современным ученым его методы кажутся очевидными, то они могут оценить их значение, осознав, что он взбирался на вершину горы, где никто никогда не бывал, и обозревал пейзаж, который никто никогда не видел.

В его распоряжении не было ни учебников, ни научных трудов, ни университетских курсов, на которые он мог бы опереться, прокладывая столь новую дорогу. Он «приближался к самому туманному из всех предметов, не имея в своем распоряжении ни проводника, ни света»²⁰.

В «О преуспевании наук» нет практически ничего, что сейчас не звучало бы современно, за исключением употребляющихся иногда устаревших слов и частых ссылок на античные источники, которые в наши дни известны только в самых академических кругах. Издание работ Бэкона, лишенное этих черт, могло бы стать одним из весьма полезных руководств для студентов, особенно благодаря четкости изложения материала, а также для любого современного человека.

Эйсли мимоходом указывает на дилемму, стоявшую перед Бэконом в тот период, когда он старался изложить свой план прогресса человечества:

Мы должны погрузиться в интеллектуальную атмосферу времен Бэкона, если мы хотим по-настоящему оценить масштабы стоявшей перед ним задачи или того вызова, который он бросил своей эпохе. Я говорила, что наука не дается людям без труда; они должны достигнуть такого состояния, чтобы предвидеть ее возможности... Величие его взглядов на образование может быть оценено только в том случае, если мы осознаем, что к концу XIX столетия величайшие университеты Англии по-прежнему осуществляли в основном классическое образование джентльменов. Этот факт одновременно позволяет оценить и дальновидность Бэкона, и крайнюю медлительность в обновлении старинных учреждений, которое протекает со скоростью движения ледника²¹.

Бэкон прекрасно осознавал, что его работы будут приниматься «со скоростью движения ледника», что становится очевидным по его зашифрованным произведениям.

Я предпринял великий труд во имя человечества для дальнейшего преуспевания наук, предвидя время, когда он будет переведен на все языки, равно как и на наш собственный, но также и то, что это может быть отложено до грядущих веков... Если Господу будет угодно даровать мне долгую жизнь, чтобы завершить эти труды, это будет благом для мира, поскольку я ищу не славы для себя, но славы и прогресса, достоинства и постоянного блага для всего человечества²².

Итак, новому королю была оказана честь исполненным надежд посвящением ему этой поразительной книги. Возможно, оно произвело на него впечатление и заставило его почувствовать себя польщенным тем, что его имя оказалось связано с таким кладезем знаний и философии, но мы об этом не знаем. Много лет спустя, когда Фрэнсис посвятил ему еще одну книгу, «Novum Organonum», он выразил свое мнение более явно. Когда ему преподнесли в дар экземпляр этого труда, Яков написал благодарственную записку, обещая «тщательно и внимательно прочесть его, даже если для этого придется урвать несколько часов у сна, имея в противном случае столь же мало свободного времени для его прочтения, как вы имели для его написания»²³. Возможно, он действительно пытался читать эту книгу, но, вероятно, не дочитал до конца, — позднее слышали, как он говорил о том, что новая книга Фрэнсиса Бэкона «подобна Божьей благодати, ибо она превыше понимания»²⁴.

Примечания

*. Дублет (англ.) — во времена позднего Средневековья узкая одежда типа куртки из белого полотна или шерстяной ткани на подкладке, носилась поверх рубашки. (Прим. ред.)

**. Это был радикальный отход от тогдашних ортодоксальных идей. Неверное понимание библейской истории о грехопадении человека (через вкушение плода Древа познания добра и зла) привело в прошлом к представлению о том, что, в конечном итоге, само по себе стремление к знанию привело к изгнанию человека из рая. Бэкон выдвинул новую идею — истинное знание, знание о Боге и Его творении, могло бы стать средством возвращения человечества к Золотому Веку.

1. Bowen, Francis Bacon, p. 100.

2. Фрэнсис Бэкон — Тоби Мэттью, апрель 1603 года, приводится в: Bowen, Francis Bacon, p. 98.

3. Bacon, Essays, p. 98.

4. Несмотря на то что Яков стал королем Англии в 1603 году, до 1707 года Шотландия и Англия оставались отдельными государствами. Затем, в результате принятия актов об Унии, две страны объединились в новое Соединенное Королевство Великобританию.

5. Arthur Weldon, Character of King James, приводится В: John MacLeod, Dynasty: The Stuarts: 1560—1807 (New York: St. Martin's Press, 2001), p. 128.

6. Bacon, «Of Cunning», in Essays, p. 129.

7. Фрэнсис Бэкон — Джону Дэвису, 28 марта 1603, в: Fuller, Francis Bacon, p. 182.

8. Church, Bacon, p. 63.

9. Фрэнсис сделал заявление о том, что он привязан к чужому кулаку, в первом наброске письма, которое он писал Якову 29 мая 1612 года. Во втором варианте он высказывается более дипломатично и опускает эту фразу. Нет никаких подтверждений тому, что данное письмо было когда-либо отправлено. Приводится в: Church, Bacon, p. 93.

10. Donnelly, Great Cryptogram, vol. I, p. 192.

11. Посредством Двухбуквенного Шифра Фрэнсис рассказывает нам о том зле, которое причинял ему Сесил, сначала в его отношениях с королевой, да и впоследствии, до самой своей смерти. «Пользуясь своим колоссальным влиянием на Елизавету, он сеял в ее уме подозрения о моем желании править всем миром, начиная с Англии, уподобляя мои планы планам Авесалома, словно я намеревался завоевать сердца нации и заставить народ пожелать иметь короля... В самом деле, с того самого дня, как он появился на свет, Сесил не причинил мне ничего, кроме зла». См.: Gallup, Bi-literal Cypher, part II, p. 335.

12. Francis Bacon, «Of the Interpretation of Nature: Proem» в: Dodd, Francis Bacon's Personal Life-Story, pp. 392, 393.

13. Фрэнсис Бэкон — Якову, март 1603 года. См.: du Maurier, Winding Stair, p. 11; Fuller, Sir Francis Bacon, p. 181.

14. Фрэнсис Бэкон — Роберту Сесилу, 1603 год, цитируется по: Bowen, Francis Bacon, p. 100.

15. Gallup, Bi-literal Cypher, part II, p. 213; или Barsi-Green, I, Prince Tudor, p. 234.

16. Фрэнсис Бэкон, Новый Органон, Афоризм X из Второй книги афоризмов.

17. Eiseley, Man Who Saw through Time, pp. 32, 33.

18. Франсис Бэкон, приводится в: Eisley, Man Who Saw through Time, p. 34.

19. Bacon, «Of Goodness and Goodness of Nature» Essays, p. 96.

20. Eisley, Man Who Saw through Time, p. 33.

21. Ibid.

22. Gallup, Bi-literal Cipher, part II, pp. 26, 98; или Barsi-Greene, I, Prince Tudor, pp. 240,242.

23. Jardine and Stewart, Hostage to Fortune, p. 438.

24. Король Яков, приводится в: A. Wigfall Green, Sir Francis Bacon (Denver: Alan Swallow, 1952), p. 232.