Рекомендуем

автоподбор рф Москва отзывы (dss-g.ru)

Счетчики






Яндекс.Метрика

Легенда о чудесной птице Феникс

По древнему преданию, отраженному в античной литературе, чудесная птица Феникс жила в полном одиночестве в сказочной Аравии; гнездо ее расположилось на одиноком дереве. Птица якобы доживала до пятисот лет, после чего сама готовила себе погребальный костер, в пламени которого сгорала, а из ее пепла чудесным образом рождался новый Феникс — и опять он был единственным в мире. Красивый миф мог бы символизировать бессмертие и беспрерывное возобновление чуда Бытия...

В английской литературе образ Феникса появляется еще в Средневековье (VIII—IX вв.), сначала как аллегория Христа, умирающего и воскресающего по божественному предопределению. У елизаветинцев этот образ встречается часто, но, как правило, не ассоциируется с религиозными сюжетами; придя в Англию на этот раз вместе с другими дарами итальянского и французского Возрождения, он несет на себе черты петраркианской и ронсаровской трактовки легендарного образа. Петрарка, говоря о красоте и неземном очаровании своей Лауры, несколько раз уподобляет ее Фениксу, так же поступает Ронсар в своих «Сонетах к Елене». Английские поэты XVI—XVII веков чаще всего использовали это имя — Феникс — как синоним слова «чудо» для выражения уникальности, необыкновенных достоинств выдающихся личностей. Многократно Фениксом называли королеву Елизавету, и это было верноподданнейшей лестью, изысканным комплиментом монархине, так долго и «счастливо» правившей страной, победившей могущественных врагов, благополучно избежавшей стольких опасностей. Фениксами величали и других выдающихся людей эпохи, вкладывая в это имя высшую, самую лестную оценку их талантов и заслуг. Так, например, Фениксом часто называли великого поэта, кумира елизаветинцев Филипа Сидни, особенно в элегиях на его трагическую безвременную смерть. В элегии Мэтью Ройдона, помещенной в специальном поэтическом сборнике «Гнездо Феникса» (1593 г.)1, Голубь, Соловей, Лебедь, Феникс и Орел оплакивают Астрофила — в этой поэтической аллегории много общего с шекспировской поэмой. Ранее, в 1591 году, в элегии, опубликованной в сборнике «Беседка отдохновения»2, поэт Николас Бретон упрекает смерть, которая, забрав Филипа Сидни, убила Феникса, но через несколько строк среди «птиц», скорбящих о невосполнимой утрате, мы видим и Феникса — это, как и у Ройдона, уже новый Феникс, восставший из пепла своего предшественника. Ибо этим именем нередко специально подчеркивалась преемственность или наследственность редких качеств, большого таланта.

В каждом отдельном случае необходим тщательный анализ контекста, в котором встречается образ Феникса, чтобы определить, какие элементы древней легенды и позднейших традиций использовал автор, какой степени творческой трансформации эти элементы подверглись и какие новые черты добавлены им самим. При этом анализ текстов должен сочетать литературоведческий подход с научно-историческим, ибо только такое сочетание позволяет правильно определить возможность и допустимую степень отождествления тех или иных явлений и персонажей. Увлечение какой-то одной стороной анализа — узколитературоведческой или узкоисторической — и пренебрежение другой приводят к распространенным ошибкам: поспешной и необоснованной идентификации или, наоборот, сведению художественной образности произведения к пустой традиционной форме или к абстракциям, лишенным актуального для своего времени содержания.

Шекспир упоминает имя «Феникс» в восьми пьесах: в первой и третьей частях «Генриха VI», в «Как вам это понравится», «Комедии ошибок», «Тимоне Афинском», «Генрихе VIII», «Цимбелине», «Буре», а также в сонете 19 и в «Жалобе влюбленной». В «Генрихе VI» Феникс — ожидаемый мститель, который восстанет из пепла погибших; в других пьесах это синоним таких черт, как уникальность, великолепие, величие. В «Буре» Себастьян, потрясенный звуками музыки, доносящейся с небес, и другими чудесами, открывшимися на пустынном острове, восклицает, что теперь он готов верить в существование и мифических единорогов, и Феникса, живущего в Аравии и правящего в этот час на своем троне — одиноком дереве (запомним это соседство: Феникс и единорог, с ним нам предстоит еще встретиться). В сонете 19 «свирепое Время сжигает Феникса в его крови».

В поэме о Голубе и Феникс присутствуют некоторые аксессуары древнего мифа: одинокое аравийское дерево, пламя, поглощающее обеих птиц. Но в целом Феникс здесь не укладывается в рамки традиционных представлений: это видно из того, что Феникс оказывается существом женского рода, и из ее отношений с отсутствующей в легенде (но присутствующей в элегии Ройдона на смерть Филипа Сидни) «птицей» — Голубем. Ведь легендарный Феникс — существо бесполое и не имеет друга или подруги. Поэтому любовь шекспировских Голубя и Феникс, пусть и платоническая, лишена корней в легенде, так же как и другие персонажи поэмы, участники траурной церемонии, как и весь ее глубоко реквиемный лейтмотив.

Образ голубя и голубки — «неразлучной пары» — можно найти у Филипа Сидни в его «Аркадии графини Пембрук». У Шекспира голуби встречаются довольно часто — в двенадцати пьесах, в первой поэме «Венера и Адонис» и в «Страстном пилигриме», — олицетворяя обычно скромность, невинность, чистое служение Афродите, верность. Но в «Гамлете» мы можем услышать и более интимное звучание этого имени, когда безумная Офелия прерывает свою предсмертную песню неожиданным восклицанием: «Прощай, мой Голубь!».

Примечания

1. The Phoenix Nest, 1593. Ed. by H.E. Rollins. Cambridge (Mass.), 1931, reiss. 1969.

2. Brittons Bowre of Delight, 1591. Ed. by H.E. Rollins. Cambridge (Mass.), 1933.